✔ Мифы о курдском единстве: Киркук и Синджар — точки локального раскола - «Аналитика»
ПОХОЖИЕ
Дело в том, что исторически курдской государственности попросту не было, не говоря уже о тех масштабах, на которые замахивается упомянутая карта. Курдские племена, проживавшие на Ближнем Востоке в Средневековье, и оказавшиеся в центре османо-сефевидских войн 16–17 вв., не только не имели представления о некоем «общекурдском единстве» и «общекурдской государственности», но и не смогли создать ничего серьезнее крошечных, независимых друг относительно друга и постоянно воевавших между собой княжеств. Сторонники некоей «древней курдской государственности» обычно напирают на некоторые средневековые феодальные династии мусульманского востока — Перванидов, Шеддадидов, Эйубидов, однако их тоже нельзя назвать какими-то «национально-курдскими», а их государства уж точно не являлись даже локальными «Курдистанами». К слову, последний термин известен по-видимому с 12 века, но вплоть до 20-го имел лишь территориальный, а никак не политический, смысл.
Курдский национализм как таковой организационно оформился лишь во 2-й половине XIX в., когда в немногочисленной курдской интеллигентской среде Османской империи возникли «Партия союза и прогресса», а затем в Каире стал издаваться журнал «Курдистан», едва ли не впервые засветивший в СМИ это название, а также идею общекурдского единства. Далее было «Общество развития и прогресса Курдистана» и даже «Гражданское государство турецких курдов».
Поражение Османской империи в Первой мировой войне и условия Севрского договора 1920 года нанесли Курдистан на карту Ближнего Востока как независимое государство, однако далее умозрительных построений западных дипломатов дело не продвинулось. Тем не менее, последние не прекратили попыток одарить курдские племена государственным образованием. Не остались в стороне от этого и советские власти, создав на Южном Кавказе уезд, а затем — округ «Красный Курдистан». Фактически это — первое территориальное образование с данным названием,
Примером государственности турецких курдов можно считать Араратскую Курдскую республику (была расположена на востоке современной Турции на территории нынешней провинции Агры). Однако она, во-первых, просуществовала лишь около 3 лет (1927–1930 гг.), а во-вторых, никак не могла представлять весь «курдский народ», так как не включала в себя даже большей территории проживания турецких курдов. Разумеется, не обошлось здесь без западной дипломатии и спецслужб, заинтересованных с одной стороны в ослаблении настроенной в то время антиимпериалистически кемалистской Турции, а с другой — в недопущении ее возможного союза с Советской Россией.
Примечательно, что не ассоциировали себя с некоей внегосударственной курдской общностью и деятели упомянутых националистических движений, боровшиеся против репрессивной политики Османской империи, а затем — кемалистской Турецкой республики.
Не имели представления о «единстве курдского народа» и иранские курды. Мало того, что они отличаются от турецких курдов лингвистически (говорят на сорани, а не на курманджи) и в большинстве своем попросту не понимают их, первые попытки создания государственных образований были предприняты ими в 40-е годы прошлого столетия. «Демократическая партия Курдистана» появилась там лишь в 1945 году с подачи советских спецслужб, стремившихся создать новую советскую республику с перспективой ее вхождения в состав СССР. Автономное правительство иранских курдов просуществовало до вывода с территории Ирана советских войск, однако сепаратистские настроения среди незначительного количества данного нацменьшинства Ирана остались. Впрочем, Демократическая партия иранского Курдистана, а также социалистическое движение «Комала» («Комитет») выступают лишь за федерализацию Ирана и автономию Иранского Курдистана, и им также чужды идеи общеближневосточного «Курдистана».
Если вернуться к иракскому референдуму, инициированному правящей в автономном регионе Демократической партией Курдистана (ДПК), то, с одной стороны, ДПК Масуда Барзани находится в конфликте с турецкой Рабочей партией Курдистана (РПК), правительством сирийской Рожавы (Сирийский Курдистан) и ключевыми иранскими курдскими партиями, а с другой — она отнюдь не единственная политическая сила в самом Иракском Курдистане. Существуют левые силы, такие, как Патриотический союз Курдистана (базирующийся в Сулеймании) и партия «Горран» («Движение за перемены»), имеющая вторую по численности депутатов фракцию в курдском парламенте.
Не стоит забывать и о боевиках РПК, контролирующих ряд районов на севере Ирака и, как показали события в Синджаре, а затем в Киркуке, не готовых защищать правительство Барзани. Здесь преждевременными выглядят не только разговоры об общекурдском единстве, но и о единстве курдов хотя бы одного Ирака. Отставка Барзани в данном контексте — вполне логичный итог. Экс-президент курдской автономии и раньше пугал тем, что покинет свой пост, иракское правительство (боявшееся более радикального лидера), а также самих курдов, опасавшихся хаоса перед лицом давления со стороны Багдада и Ракки.
И это еще не учитывая фактор национальных меньшинств на территориях проживания курдов в каждой из четырех стран. А ведь тот же Синджар был потерян много на себя взявшей иракской курдской автономией во многом из-за езидского фактора, а не только вследствие борьбы РПК и ДПК. Вообще примечательно, что все военно-политические неудачи курдов в Ираке вообще никак не связаны с боеспособностью пешмерги или иракских вооруженных сил, кроются в сфере чистой политики, религиоведения и этнографии. «Курдистан» просто не способен сделать что-либо адекватное в защите своей территориальной целостности в границах проведенного референдума. Если в Киркуке имела место проигранная битва, то в Синджаре даже столкновения, как такового, с иракскими военными не было. Отряды РПК просто оставили этот регион. Таким образом, Киркук и Синджар явили нам примеры раскола даже локального иракского «Курдистана» сразу по нескольким линиям — этнической и политической, который не мог не сказаться на военной обстановке.
К слову, единственные политические силы, которые видят Курдистан в виде объединения «курдских» территорий Сирии, Турции, Ирака и Ирана — это левые партии, такие, как турецкая РПК или иранская «Партия свободной жизни Курдистана» (PJAK). Однако социализм в их понимании чужд огромному количеству курдского населения, живущего в еще племенных реалиях, а идеология находится в жестком противоречии с той, которая проповедуется ДПК.
Такова ситуация в Ираке, где ДПК преобладает в правительстве, парламенте и выдвинула президента, и Иране, где первую скрипку играют именно традиционалисты, находящиеся с PJAK в состоянии конфликта и едва ли не открытого военного противостояния. Даже социалисты сирийской Рожавы на данный момент удовлетворены автономией, и вряд ли всерьез рассматривают варианты объединения с режимом ДПК в Ираке, или какими-либо иными частями умозрительного «Курдистана».
Очевидно, что устремления некоторых особо радикальных курдских идеологов и политиков и их желание радикально перекроить карту Ближнего Востока не проистекает непосредственно из курдской среды. И курдская государственность в локальном виде, и глобальный «Курдистан» — не что иное, как изобретение западной дипломатии и спецслужб, призванное обеспечить еще один инструмент воздействия на ближневосточные политические реалии. К слову, в последнее время к ним присоединились и некоторые местные, ближневосточные игроки, настроенные на ослабление светских и шиитских государств региона — прежде всего, Саудовская Аравия. В частности, известный аналитический центр Stratfor сообщал о финансировании Эр-Риядом курдских боевиков Ирана через консульство в иракском Эрбиле. Впрочем, иранское правительство выступало с данными обвинениями в отношении саудитов неоднократно и ранее. Это только подтверждает несамостоятельный характер действий курдских политиков, идеологов и боевиков.
Идеальная в глазах стороннего наблюдателя модель «Курдистана» не имеет ничего общего с социально-экономическим, политическим, экономическим положением курдов в каждой из стран их проживания, и не должна вводить в заблуждение ни самих представителей данных общностей, ни их внерегиональных друзей — настоящих и мнимых. Общекурдское единство, как ранее, так и в настоящее время — миф, для кого-то красивый и воодушевляющий, для кого-то — пугающий, но от того никак не более реальный.
Антон Евстратов
