✔ Идеалы сан-стефанской Болгарии еще живы: интервью с Сергеем Пинчуком - «Аналитика»
ПОХОЖИЕ
Сергей Александрович, расскажите о своей новой книге, посвященной теме освободительной для Болгарии русско-турецкой войны?
— Спасибо за возможность ответить на вопросы вашего издания и немного рассказать о своей новой книге «Граф Игнатьев». Подчеркну, что пока речь идет только о рукописи, которую я отправил издателю, и которая, как я надеюсь, будет благосклонно воспринята им, а потом, возможно, и читательской аудиторией.
Все началось много лет назад с поездки в ненастный мартовский день, в метель, через снежные заносы, в самый центр Украины — на Винничину. Здесь, на древней земле Надросья — истоке реки Рось, чье название дало имя союзу славянских племен, а позже целому народу и стране, находится небольшое село Круподеринцы. Вместе с группой российских и болгарских посольских работников, мы приехали в эту глушь издалека, чтобы поклониться праху выдающегося российского дипломата XIX в. графа Николая Игнатьева, человека, в судьбе которого неразлучно соединились Россия и Болгария. В заиндевевшей от мороза крипте храма я стоял в раздумьях у могилы героя своей будущей книги. Надгробие, помимо обычных указаний на год рождения и смерти, по краям венчали две лаконичных надписи: «Пекин 1860» и «Сан-Стефано 1878».
Как вы, наверное, догадываетесь, речь идет о 3 марте — национальном празднике Болгарии. Именно в этот день, в 1878 году, закончилась очередная русско-турецкая война, ставшая для народа Болгарии освободительной после многовекового османского ига. В будущем году исполняется ровно 140 лет с этого знаменательного для всех болгар и русских людей события. К этой дате и приурочен выход моей книги. Кроме того, Балканский полуостров, история его этносов и народов всегда были в фокусе моего профессионального интереса как исследователя, политолога и историка. Отчасти это связано с моими семейными корнями — мои предки выходцы из Греции. Поэтому я, наверное, на генетическом уровне пониманию менталитет жителей Балкан, отношусь к ним с особой теплотой.
Какое значение имеет для вас личность графа Игнатьева — отца болгарской нации и главного героя вашей книги?
— Такая колоритная фигура, как граф Игнатьев, всегда привлекала внимание отечественной и зарубежной историографии, и писателей. Чего стоит только история приключений графа Игнатьева в Средней Азии и Китае — это Хаггард, Жюль Верн и Майн Рид вместе взятые! Воистину он был баловнем судьбы уже с колыбели: крестным отцом ребенка стал будущий император Александр II. В 19 лет Николай Игнатьев блистательно окончил Императорскую военную Академию, получив за отменные успехи большую серебряную медаль — вторую в истории этого учебного заведения, в 26 лет он стал самым молодым генералом русской армии, в 28 — генерал-адъютантом Свиты государя, в 29 — руководителем Азиатского департамента МИДа, ведущего мозгового центра внешнеполитического ведомства, в 32 года был назначен посолом Российской империи в Османскую империю. В руках Игнатьева, по-сути, оказываются все нити управления российской политикой на Востоке.
Он не раз рисковал, блефовал и шел ва-банк, но неизменно обыгрывал на дипломатическом поприще сильнейших противников: китайского богдыхана, британского премьер-министра Дизраэли, турецкого султана Абдул-Азиза и германского «железного» канцлера Бисмарка. Имя Игнатьева в западной прессе было окружено мифами и спекуляциями.
В кривом зеркале своих врагов Николая Игнатьева за глаза именовали «отцом лжи», «черной лисой», гоголевским Ноздревым, «Мефистофелем Востока», истолковывая в дурном свете все его поступки. Но Игнатьев — подчеркну это особо — не был банальным авантюристом — он был политическим игроком до мозга костей. Игроком весьма азартным, застрахованным от роли обычного чиновника со штамповальным мыслительным аппаратом, своим недюжинным темпераментом. Сам Николай Павлович, что мне лично очень импонирует, отмечал в одном из писем к родителям, что он попросту обладает русской сметкой, «которую люди принимают за хитрость и коварство».
Активная защита славянских народностей Балкан принесла Игнатьеву чрезвычайно громкую известность в Европе, и на него смотрели как на главного представителя воинствующего панславизма. Хотя, в первую очередь, Игнатьев был русским патриотом и романтиком. Как мне кажется, и в идею освобождения болгар, он влюбился как может влюбиться только обладателю художественной натуры и подлинному искателю приключений. Так сложилось, что судьба этого истинно русского православного человека в исторической перспективе стала неотделимой от судьбы болгарского народа. «Мое сердце принадлежит болгарам, и я желаю болгарскому народу процветания», — такие слова он произнес в октябре 1902 года на митинге в Софии, когда приехал в Болгарию на празднование 25-летнего юбилея героической обороны Шипки. Именно его перу принадлежит Сан-Стефанский договор, благодаря которому на карте Европы появилась Болгария. И хотя последующим Берлинским конгрессом Сан-Стефанский договор был совершенно искажён, все выгодные для России пункты его аннулированы, а Болгария вновь оказалась в раздробленном состоянии, он создал прочные предпосылки для возрождения болгарской национальной государственности.
Мне довелось познакомиться и с потомками моего героя. Помню типовой панельный дом в Киеве на улице с почти реликтовым для современной Украины названием — Красноармейская. Я в гостях у Александры Николаевны Игнатьевой и ее супруга Николая Васильевича Столповского. За спиной хозяйки дома в золоченой рамке старинный портрет юной красавицы. Длинные ресницы, живые карие глаза, тонкие брови вразлет, лебединая шея, переходящая в безупречно плавную линию плеч. Говорили, что она имела забавную привычку разгрызать зубами грецкие орехи, что весьма непривычно для женщины ее аристократического круга. Это прабабушка хозяйки дома — графиня Екатерина Леонидовна Игнатьева, урожденная Голицына, правнучка полководца Кутузова. Некогда первая красавица Петербурга, умная, волевая и образованная женщина, говорившая на пяти языках, настоящая амазонка, великолепно ездившая верхом. Я вглядывался в глаза Александры Николаевны Игнатьевой, пытаясь найти в ее лице хотя бы отдаленные черты знаменитого прадеда — графа Игнатьева.
«Я больше похожа на свою родную бабушку — она была простой казачкой, хотя и дочкой полковника», — как бы предугадывая мой вопрос, реагирует Александра Николаевна. Мне показывают чудом сохранившийся семейный альбом с черно-белой фотографией бабушки Александры Николаевны — сходство несомненное. Магдалина Игнатьева (в девичестве Красовская), «простая казачка», была пожалована во фрейлины двора молодой императрицы, супруги Николая II. «Мой дед пошел против аристократических канонов, — рассказывала Александра Николаевна, — но его родители наоборот не возражали: они считали, что главное — любовь. Екатерина Леонидовна строго предупредила своих титулованных невесток, чтобы не обижали казачку, и до последних дней она была ей старшим другом…»
Общался я и с еще одним потомком Николай Павловича Игнатьева — графом Дмитрием Леонидовичем Игнатьевым, православным священником, ныне живущим в Германии. Именно он является хранителем семейной реликвии — пера, которым был подписан знаменитый договор в Сан-Стефано, определивший будущее Балкан. И в его тональности, интеллигентном, чуть грассирующем тембре, легкой картавости, я слышал (или это мне казалось?) отголоски ушедшего мира. Того далекого мира, где жил мой герой…
Считаете ли Вы, что договор 03.03.1878 г. и идеалы Сан-Стефанской Болгарии до сих пор являются актуальными?
— Политическая ценность этого документа конечно же утрачена. И любые попытки воссоздать Болгарию в рамках начертаний графа Игнатьева сегодня чреваты серьезными конфликтами на этнической почве. Напомню, что в границы проектируемой сан-стефанской Болгарии входили, к примеру, части Косово и Албании и почти вся Македония (без самых южных областей), часть Восточной Фракии и Южной Добруджы. Все эти планы были «успешно» похоронены западными державами на Берлинском конгрессе из-за опасений появления в Европе большого славянского государства, которое находилось бы в союзнических отношениях с Россией. Ровно по этой же самой причине Запад уже в наше время — в конце XX — начале XXI столетия — приложил колоссальные политические, экономические и военные усилия, чтобы ликвидировать во многом искусственное, но крупное федеративное объединение славян — Югославию. Идея существования суверенных национальных государств, тем более исповедующих традиционное православие, не вписывается в конструкцию брюссельского Вавилона. Политический горизонт для болгар, сербов, черногорцев и тех же самых греков сегодня сужен до рамок полувассальных образований — пашалыков, как это было, скажем, во времена той же Оттоманской империи. Только имперский центр сегодня находится не в Стамбуле, а в Брюсселе, и управляют всем не султаны и его наместники, а еврокомиссары… А мировому гегемону — Америке, как показывают события последних десятилетий, с политической и экономической точки зрения выгодна ситуация перманентной нестабильности и хаоса в Европе и на Балканах.
В то же время, как мне кажется, идеалы сан-стефанской Болгарии еще живы и не утратили своей актуальности в душах и сердцах простых людей. Не нынешней правящей и зачастую компрадорской элиты. Это идеалы национального суверенитета, сохранения своих культурных и религиозных традиций, братства славянских народов. Я искренне благодарен тем болгарам, которые, не пойдя на поводу у официальной пропаганды, в этот день, 3 марта, вышли на улицы Софии и публично выражали свою признательность русским, помня их вклад в дело освобождения Болгарии.
Напомню также замечательные, во многом пророческие слова Николая Павловича Игнатьева, сказанные по этому поводу: «Европа рассчитывала оттолкнуть от нас христиан Востока и привязать их к Западу моральными и материальными узами. Греки, как и румыны, поверьте, вернутся к нам разочарованные и раскаявшиеся. Они поймут, насколько эфемерны были полученные ими от Запада политические преимущества. Однако мы опираемся на более солидное основание — нашу общую цивилизационную общность. Греция, Сербия, Румыния, Черногория и теперь новое государство — Болгария — понимают, что их национальное возрождение зависит только от них самих, от близости к нам в силу природы вещей, нашего географического положения, нашей истории, нашего кровного и религиозного родства. Мусульмане рано или поздно обратят на нас свои взоры, а христианские народы, несмотря на разделяющие их временные ссоры, неизбежно объединятся под крестоносным знаменем, которое Россия всегда поднимала как символ своей политики. Однако Восток ожидают глубокие потрясения. Никто не может предвидеть их последствия. Будущее в руках Божьих. Но, что бы ни произошло, Россия достойно исполнит свою роль, возложенную на нее собственным прошлым и всей той кровью, которую она пролила на Востоке, а также неизменными справедливыми устремлениями …»
По роду деятельности вы связаны с Крымом. Можете сравнить историческую судьбу временно оторванного от России Крыма и оторванных от Болгарии Македонии и Фракии?
— Сравнить, конечно, можно. Безусловно есть и сходство, есть и отличия в ситуации, связанной с объединением Крыма с Россией, и современными Македонией и Фракией, которые часть болгарского общества и политиков считают своими исконными территориями. Сходство, во-первых, заключается в том, что эти территории всегда исторически населяло множество народов и этносов. Например, в Крыму насчитывается более 100 народностей и национальностей. Существует, на мой взгляд, сходство и в первопричинах проблем. Балканская территориальная чересполосица, порожденная Берлинским конгрессом и последующими решениями Запада, не учитывала реальные этнические границы. Такая ситуация заложила на долгие года, если не столетия, «мину» в отношениях между народами на Балканах. Историческую память сложно изжить. Новейшая история уже в рамках Евросоюза показывает, что эти проблемы для балканских народов по-прежнему остаются актуальными.
То же самое примерно было в СССР. Тогдашней правящей коммунистической верхушкой не брались в расчет мнения людей, а на этнополитическую географию мало обращали внимание. Поэтому Крым, как и ранее Новороссия, волюнтаристским решением были включены в состав Украины. Кстати, при распаде союзного государства большинство крымчан на референдуме пожелали остаться в составе Российской Федерации. Все это было проигнорировано. Рост украинского национализма, который тщательно пестовали на Западе и недальновидные политики в Киеве, стал катализатором для событий Крымской весны и воссоединения полуострова с Россией.
В то же время, между воссоединением Крыма с Россией и отношением части болгарского общества к территориальному статусу Македонии и Фракии есть существенная разница. Начнем с первой. Перипетии историко-политического развития Македонии привели к одновременному формированию двух идентичностей у местного населения — болгарской, характерной для периода до второй половины ХХ века, и македонской, характерной для более современного периода истории. Но кроме них вплоть до начала XX века территорию исторической области Македонии населяли греки, албанцы (арнауты), аромуны (небольшая романоязычная народность, родственная румынам), болгары, цыгане, евреи. В южной, Эгейской Македонии, преобладало греческое и грекоязычное население, тогда как Вардарскую и Пиринскую Македонию населяли сербы и болгары. И сегодня мнения ближайших соседей македонцев относительно этнической принадлежности последних расходятся. Так, в Болгарии сегодня распространена точка зрения, что македонцы — это болгары, а македонский язык — диалект болгарского языка. В Греции принято считать, что македонцы — славянизированные греки, подвергшиеся болгарскому и сербскому влиянию. Наконец, в Сербии можно встретить утверждения, что македонцы — сербы. Не менее пестрой являлась этнографическая карта Восточной и Западной Фракии. Население этих регионов в Средние века было преимущественно греко-славянским, хотя постепенно греческое влияние в регионе ослабевало, и славяне численно преобладали практически во всех внутренних регионах области, за исключением прибрежных городов. Население Македонии и Фракии вследствие бесконечных войн, этнических чисток и миграционных процессов в XX веке претерпело немало изменений и сегодня сложно говорить о его однозначной национальной и культурной однородности с населением Болгарии. Мы можем говорить об исторической памяти и связи болгар с этими территориями.
В Крыму же, в отличие от Македонии и Фракии, несмотря на такой же пестрый сплав наций и национальностей, начиная с конца XIX века сформировалась русская этническая территория, где русские абсолютно доминировали, а остальное население было в основном русскоговорящим или русскокультурным. Украинцев в Крыму селилось немного — они составляли только одно из национальных меньшинств, размещаясь, в основном, в сельской местности и практически полностью ассимилировались с русскими. В течение XVIII — начала XX в. крымские татары из преобладавшего населения в силу естественных миграционных процессов, а также сталинской депортации 1944 года, стали, хотя и значительным, но все же этническим меньшинством. Только в конце 60-х годов XX в. крымские татары были, наконец, реабилитированы и стали возвращаться на родину. Сегодня в Крыму их насчитывается 232 тыс. чел. (10,57% от всего населения Крыма).
Таким образом, в XX веке Крым окончательно превратился в русскую этническую территорию. Общность языковых, культурных традиций, общее советское прошлое народов Крыма и России стали той доминантой, которая предопределила политические результаты голосования на референдуме весной 2014 г.
Беседовал Георгий Коларов
