✔ «Спасибо за нашу работу говорят немногие» - «Новости Новосибирска»
ПОХОЖИЕ
Денис Илларионов встречает журналистов НГС.НОВОСТИ в своём кабинете. На столе груда документов, грамоты, тут же лежит табличка «Заместитель руководителя Илларионов Денис Борисович» — с момента назначения на новую должность прошло уже больше месяца, но повесить её на дверь всё никак не доходят руки. Стену украшают плакаты — один о пользе труда, второй, с изображением наручников, предупреждает об ответственности за взятку. Собеседник спешно приглаживает вихры непослушных волос и накидывает китель — в помещении жарко, но фотографироваться нужно обязательно в форме. О своей победе в конкурсе Денис Борисович говорит неохотно. Как и про недавнее повышение — кажется, что Илларионова оно не очень-то и радует.
«Мне всегда работа следователя больше нравилась, чем работа руководящего состава. Я пока внутренне не хочу отходить от этой работы, считаю, что она не менее важна. И несмотря на должность, которую сейчас занимаю, я должен расследовать уголовные дела. Невозможно руководить, не понимая этот процесс изнутри, да и всех тонкостей со стороны не уловишь», — признаётся он.
29 лет — возраст довольно юный для руководства следственным отделом. Но проблем с подчинёнными, уверяет собеседник, у него нет — они или одного возраста с Илларионовым, или ещё моложе. «25-26 лет — стандартный возраст следователя», — уточняет он.
А вот сразу после института, вспоминает лучший следователь, некоторые воспринимали несерьёзно. Юридический факультет технического вуза — в те годы считалось, что образование там на порядок хуже. Пришлось доказывать обратное. На работу почти сразу устроился в Следственный комитет — хотелось заниматься чем-то серьёзным, приносить общественную пользу. Первое уголовное дело было в январе 2011 года — обыкновенная «бытовуха», как называют такие дела в СК, каких потом будет множество. Драка в новогоднюю ночь, которая закончилась смертью одного из участников конфликта в больнице.
— Круг свидетелей был достаточно ограничен, в первые сутки подозреваемого установили. Он, в принципе, и не отрицал факт нанесения телесных повреждений. С точки зрения следственной работы это было несложное преступление. Определённые проблемы там, конечно, были.
— Какие проблемы?
— В институте учат теории, познавать все тонкости работы приходится на практике: взаимодействие с оперативниками, с экспертами, куда какая бумажка направляется...
В годы студенчества Илларионов не знал, что можно устроиться общественным помощником следователя. Это, считает он, реальная возможность для студентов прийти на работу с каким-никаким багажом практических знаний. И подкопить опыт простого человеческого общения — как с подозреваемыми, так и с их жертвами.
Во время интервью приносят ворох документов на подпись — Илларионов скользит по тексту глазами, ничего нового там для него нет, он следит за всеми уголовными делами в ведомстве. Бумажная волокита капитана утомляет, но самое сложное, уверен он, — это работа с людьми.
«Уровень правосознательности у нас в общей массе оставляет желать лучшего. Многим людям расследование уголовного дела по большому счёту не важно, оно не имеет для них какого-то значения... Люди ориентируются из того, что показывают по телевизору. Преступника поймали, значит, всё — ему тут же, прям сейчас, выносят приговор. О том, что есть длительный процесс доказывания, знают немногие. А те, кто посвящены в это, понимают, что это достаточно затянутый процесс. Многие откровенно говорят — я не хочу тратить своё время. Приходится объяснять, убеждать, насколько это важно. Это трудоёмкий процесс, даже в телефонном разговоре уговорить, чтобы человек пришёл. Но в целом люди проникаются и исполняют свой гражданский долг. Некоторых, конечно, приходится искать и привозить».
В работе следователя, как оказалось, самое сложное — это не найти подозреваемого, а доказать его вину. И здесь важно зафиксировать следы преступления и правильно оформить допрос. Если документ не будет составлен по закону — суд не примет даже признательные показания подозреваемого.
— В тех же фильмах про следователей люди видят другое...
— Эти фильмы категорически отличаются от того, что происходит на самом деле. Всё уже не так романтизировано, как в 90-х было, но и реальности там крайне мало. Следователь может сделать один телефонный звонок и ему чуть ли не копию архивного уголовного дела пришлют. Или вот он сдал сегодня экспертизу, а через час ему сказали результат. [На самом деле] производство экспертизы занимает не менее месяца. Забавно для меня, когда в сериале выезжает на место эксперт, который говорит, что время смерти такое-то. Точное время смерти, на моей памяти, [называют сразу] только когда человек умирает при врачах, которые фиксируют его смерть. Поэтому вот эти идеальные комнатные условия — как минимум всё это неправда.
Рабочий стол следователя
Рабочий день Дениса Борисовича начинается в 7–7.30. Если есть выезд на дело — то домой следователь может попасть спустя двое-трое суток. В отделе действует негласное правило: тот, кто начал вести дело, тот его и ведёт до конца.
«Потому что в нашей работе много завязано на простых человеческих взаимодействиях. Обычно тот, кто оперативно выехал на место происшествия, может сделать на порядок больше и успешней, чем человек, которому через день-два дадут это дело и он должен вникнуть. Передача уголовных дел не приветствуется.
Но за счёт этого следователь может выпасть из жизни на несколько дней.
Узнал, что где-то можно изъять следы преступления, — поехал туда. Тут же назначил экспертизу, дал оперативное поручение. Те следователи, кто понимают, что это надо делать сразу, — достойны такой работы. Можно сказать, что рабочий день следователя не заканчивается никогда...
... Внутреннее удовлетворение оттого, что твоя работа приносит пользу обществу, для меня оно важнее, чем прийти пораньше домой. Жизнь бывает разная. И моя — это тоже та жизнь, которую можно и нужно вести. И поэтому я до сих пор здесь нахожусь. Хотя общественное мнение.... Спасибо за нашу работу немногие говорят».
Расследование уголовных дел — малая толика работы Следственного комитета. В ведомство за год поступает до 1200 заявлений об уголовных делах, возбуждают же около 200. Порядка тысячи постановлений об отказе. Некоторые спокойно воспринимают это, другие — не понимая, что ничего противозаконного в действиях обидчика нет, обжалуют решения, обижаются.
«Молодой человек в состоянии наркотического опьянения находился с друзьями. Восприятие у него в определённой степени искажено. Посчитал, что может выйти через окно на улицу, — вспоминает собеседник. — Родственники достаточно долго не могли смириться с таким стечением обстоятельств, в том числе ими оспаривался факт наркотического опьянения. Когда есть заключение эксперта, показания друзей... Многим людям достаточно объективные факты бывает трудно принять. Защитная реакция срабатывает. Люди пытаются как-то объяснить, что такое случается. Работа с людьми, близкие которых погибли, достаточно долгая и сложная. Бумаги бумагами, теория теорией, но как сообщить родственникам, что их человек погиб... Подобрать для этого правильные слова бывает сложно».
— Главное правило вашей работы?
— Надо делать сейчас, пока есть возможность, потому что завтра этой возможности может не быть. Может произойти всё что угодно. Вплоть до того, что сегодня потерпевший, которому были нанесены телесные повреждения, лежит в больнице при смерти, завтра он может умереть. А без его показаний доказать что-то потом может оказаться достаточно проблематично.
Илларионов снова начинает вспоминать старые дела — опять «бытовуха», женщина ударила ножом в сердце сожителя. И настаивала, что они обдирали обои со стен, используя обыкновенные ножи. В процессе ремонта выпивали. Возлюбленный якобы забрался на табурет, чтобы дотянуться до обоев возле потолка, но, будучи пьяным, не удержался и упал на нож. Понадобилось заключение эксперта, который выяснил, что умереть от такого акробатического трюка невозможно.
— Люди не могут назвать произошедшее убийством. Достаточно абсурдно говорить о том, что, нанося 10–15 ударов топором, ты хотела добиться какого-то другого результата, кроме как лишить человека жизни. Тем не менее психологически преодолеть вот этот порог, сказать, что, да, я хотел кого-то убить...
— В вашей практике такого не было?
— Был один такой человек. В 2013 году он обвинялся в покушении на убийство. Говорил прямо — да, я хотел его убить. Серьёзного мотива не было. Он (убийца) не мог ничем толком объяснить вот это внезапное желание, которое у него возникло.
— Сумасшедший?
— Нет, адекватный человек, просто что-то его разозлило, не понравилось. Как правило, люди редко думают, что и зачем они делают.
Если ты совершил убийство, будь готов к тому, что тебе будет назначено наказание в виде 15 лет лишения свободы. Оправдать их (убийц), сказать, что я бы поступил так же... Я с такой ситуацией никогда не сталкивался. Опять-таки, эти преступления совершаются, как правило, на эмоциях. В работе следователя я исхожу из закона, который должен преобладать над эмоциями. Эмоции — субъективное, закон исходит из реальных факторов. Но в любом случае я тоже человек, окажусь ли я когда-нибудь в такой ситуации, что эмоции возобладают над осознанием?
Внезапно выясняется, что лучший следователь Новосибирска любит романы: он с ходу признаётся в увлечении Джеком Лондоном и говорит, что «Мартин Иден» — показательный роман.
— А нет такого литературного героя, с которым бы вы себя ассоциировали?
— Большинство следователей ассоциируют себя с детективами. (Смеётся.)
— А вы?
— Нет, но если говорить о детективах, то мне гораздо больше нравятся произведения скандинавских авторов. Писатели пытаются заинтересовать читателей чем-то экстраординарным. Их персонажи либо обладают какими-то сверхчеловеческими навыками, допустим, как Шерлок Холмс, который совершает дедуктивные выводы из совершенно банальных вещей. В практике, наверное, такого не бывает. Или если не сверхспособностями, то привлекают какими-то внутренними сложными недостатками героя. Допустим, герой, который где-то на грани фола играет. Зачастую нарушает закон, чтобы выполнить свою работу. Либо у него какие-то внутренние противоречия. Как алкоголизм или наркомания, как у того же Шерлока Холмса была. С одной стороны, он очень правильный, с другой стороны — как все, совершает не очень хорошие поступки. Но на практике у нас такого нет, всё достаточно обыденно, скучно. И я считаю себя самым обычным человеком, который особые способности в части интеллекта не проявляет. Я просто стараюсь делать свою работу с усердием и ответственностью.
— То есть у вас нет внутренних противоречий?
— Их нет, иначе бы я здесь не работал.
