✔ США в эпоху «беспорядочного мира»: перестройка «стратегических мышц» - «Азия»
ПОХОЖИЕ
— глобальная стратегия и геополитика США как фундаментальная основа для определения военного бюджета, планов и программ США в области обороны;
— военный потенциал США и НАТО в Европе;
— военный потенциал и военные операции США на Ближнем Востоке;
— военный потенциал США в Тихоокеанско-Азиатском регионе;
— возможности противодействия так называемой гибридной войне и тактике закрытых зон доступа, применяемых такими странами, как Россия и Китай;
— возможности для ведения крупномасштабной, высокоинтенсивной и технологически современной войны обычными вооружениями против таких стран, как Китай и Россия;
— поддержание технологического превосходства США в обычных вооружениях;
— ядерное оружие и ядерное сдерживание;
— ускорение разработки и развертывания новых систем вооружений в качестве показателя эффективности политики в области обороны;
— минимизация зависимости военных систем США от компонентов и материалов, поставляемых из России и Китая.
* * *
Начиная с конца 2013 год американские эксперты по внешней политике сделали вывод о том, что международная обстановка в сфере безопасности претерпела переход от эпохи «после холодной войны», продолжавшейся 20–25 лет, в новую и качественно отличную ситуацию, которая, среди прочего, включает возобновление конкурентной борьбы США с Китаем и Россией. С точки зрения американских экспертов, о новой эпохе в международных отношениях свидетельствовали китайские действия в Восточном и Южно-Китайском морях с ноября 2013 года и российская активность на Украине с захватом Крыма в марте 2014 года. Эти события стали «маркерными точками» для официальной политики США, хотя конкретные действия американцев заставляют предположить, что старт в США новой политики безопасности был дан ранее. По крайней мере, уже в 2012 году были созданы новые структуры, ответственные за программы развития Пентагона, направленные против военных возможностей России и Китая.
Изменения в ситуации с международной безопасностью были постепенными, но все более кумулятивными по своим последствиям. С точки зрения США, эпоха «после холодной войны» не означала торжество «однополярного мира», но общая ситуация «имела тенденцию» к таковому с Соединенными Штатами в качестве единственной сверхдержавы в мире. В этот период ни одна из крупных держав не рассматривалась способной бросить серьезный вызов статусу Соединенных Штатов как единственной сверхдержавы в мире, либо американскому руководству т. н. «международным порядком».
Эпоха после холодной войны характеризовалась снижением уровня открытой политической, идеологической и военной конкуренции среди держав. Она характеризовалась первостепенным вниманием США к противодействию международным террористическим организациям, которые в значительной степени стали негосударственными акторами.
В США так описывают «международный порядок» под руководством американцев, установившийся после холодной войны и действовавший до последнего времени:
— уважение территориальной целостности стран и неприемлемость изменения международных границ силой или принуждением;
— предпочтение в разрешении споров между странами отдается мирным средствам без применения или угрозы применения силы или принуждения;
— сильные международные институты;
— уважение международного права и прав человека;
— предпочтение свободных рынков и принципа свободной торговли;
— контроль «международного сообщества» за международными водами, международным воздушным пространством, космическим пространством и в последнее время — за киберпространством.
Здесь следует заметить, что подобное состояние «мирового порядка» выглядит идеальным, но на практике обязательным для всех кроме США, которые определяют в своих интересах исключения и выступают в роли главного арбитра.
Однако «международный порядок», установленный после окончания холодной войны, в последнее время стал колебаться. В ноябре 2015 года на международном форуме по безопасности в Галифаксе заместитель министра обороны США Роберт Уорк признал, что Россия и КНР бросают вызов США. И Соединенные Штаты столкнулись с новой средой безопасности. Россия, по его словам, является возрождающейся великой державой, хотя ее долгосрочные перспективы неясны. А Китай — это поднимающаяся великая держава. В течение 1990-х и начала 2000-х годов США пользовались периодом доминирования и свободой действий, но за этот период их «стратегические мышцы атрофировались». Соединенным Штатам, по мысли Уорка, следует перестроить «стратегические мышцы» и переосмыслить глобальное соревнование на следующие 25 лет.
2 февраля 2016 года тогдашний министр обороны Эштон Картер для Конгресса описал новое стратегическое мышление, на основании которого должна строиться бюджетная политика в области обороны. Вот основные тезисы из выступления Картера:
— Америка по-прежнему является ведущим мировым лидером, который поддерживает стабильность и безопасность в каждом из регионов мира;
— новая ситуация в международной безопасности не предполагает ни биполярного, ни однополярного состояния. Она может иметь некоторое сходство с предыдущими состояниями, но она также будет иметь различия. Ее особенности не присутствуют в каких-либо предыдущих международных периодах безопасности. В первые годы существования новой международной среды безопасности некоторые из ее функций могут быть неясными, спорными или еще не очевидными, тем не менее ясно, что начинается эпоха возобновления соперничества великих держав, конкурентного миропорядка, многополярной эпохи или «беспорядочного мира»;
— США необходимо перейти к стратегии поддержания лидерства в способности вести боевые действия по полному спектру вооружений, включая, как военную антитеррористическую активность (например, против ИГИЛ и в Афганистане), так и способность к противостоянию в военных конфликтах с «державами». По современному определению, принятому в США, «держава» (power) — это государство, обладающее достаточными военными средствами для серьезной борьбы в тотальной обычной войне против господствующей державы, т. е. против США, а также обладающее фактором ядерного сдерживания, которое способно пережить первый удар противника, т. е. опять же США. Экономический фактор величия или потенциал «мягкой силы» выводятся за скобки этого уравнения.
— «державы», которые бросают вызов США — это Китай и Россия. При этом Китай назван основной конкурирующей державой, тогда как с перспективами России для американских экспертов не все ясно;
— новая ситуация в международной безопасности предполагает со стороны США возобновление идеологической борьбы под знаком противостояния новым формам авторитаризма ХХI века в России, Китае и других странах;
— со стороны Китая и России идеологическая борьба с США и их союзниками означает продвижение через контролируемые государством средства массовой информации националистического исторического нарратива с подчеркиванием прежнего унижения или виктимизации, полученной от Запада;
— новая ситуация в области безопасности характеризуется использованием Россией и Китаем новых форм военных стратегий, т. е. «гибридной войны» и «закрытого доступа»;
— Россия и Китай бросают вызов принципу неиспользования силы и принципу «свободы морей».
В качестве дополнительных факторов названы:
— продолжающиеся вызовы региональной безопасности, исходящие от таких стран, как Иран и Северная Корея;
— продолжающаяся борьба с международным терроризмом;
— угроза со стороны «несостоявшихся государств», территория которых может или способствовать появлению, или служить в качестве базового района для действий негосударственных субъектов и стать потенциальным местом для вмешательства более сильных государств, включая крупные державы.
Национальная военная стратегия, опубликованная министерством обороны США в июне 2015 года, признает, что со времени опубликования предшествующей национальной военной стратегии в 2011 году глобальные беспорядки значительно возросли, в то время как некоторые из американских сравнительных военных преимуществ сократились. «Некоторые государства пытаются пересмотреть ключевые аспекты международного порядка и действуют таким образом, который угрожает нашим интересам национальной безопасности». Но одновременно считается, что ни одна из этих стран не ищет прямого военного конфликта с Соединенными Штатами или с их союзниками. Вероятность участия США в войне с державами оценивается как низкая, но растущая. Далее признается, что, несмотря на текущие изменения в глобальном мире, государства остаются доминирующими акторами международной системы. Это предопределяет важность для США союзнических и партнерских отношений с государствами.
Предсказывается, что из-за технологических изменений будущие военные конфликты будут происходить быстрее, дольше и на гораздо более технически сложном поле боя.
Особую озабоченность у американских военных и политиков вызывают распространение баллистических ракет, высокоточных ударных технологий, беспилотных систем, космических и кибер- возможностей и технологий оружия массового уничтожения, предназначенных для противодействия военным преимуществам США и для «ограничения доступа к глобальному достоянию».
Определяется, что в «гибридных конфликтах» могут участвовать вооруженные силы, принимающие «негосударственную идентичность» или квази государственную идентичность, как в случае с ИГИЛ. В «гибридных конфликтах» также могут участвовать работающие вместе на общие цели государственные и негосударственные субъекты. Гибридные конфликты служат для повышения чувства двусмысленности и неопределенности, для усложнения процесса принятия решений противником и замедления координации эффективных ответов. Из-за этих преимуществ гибридные конфликты, вполне вероятно, будут сохраняться и в будущем. В данном случае американские военные и политики задаются вопросом: имеют ли Соединенные Штаты, их союзники и партнеры адекватные стратегии противодействия «гибридной войне».
Новый сдвиг в международной обстановке и политике безопасности потребовал приспособление к нему планов и программ обороны США. Программы обороны должны быть ориентированы на потенциальные возможности противника, а не обязательно связаны с его намерениями.
Речь зашла и о фундаментальной и общей стратегии в конфликте с «державами». В связи со ссылкой на переход к новому периоду безопасности Конгресс США стал претендовать на большее участие в определении политики безопасности и контроле над ней. В Конгрессе вспомнили, что в предшествующий период стратегия Пентагона на период после холодной войны с переоценкой планов и военных программ была сформулирована в 1993 году в специальном обзоре Конгресса Bottom-Up Review. Тогда в ноябре 1991 года сенатор Джон Маккейн опубликовал подробный 32-х страничный документ, в котором излагались его предложения по оборонным расходам, миссиям, структуре войск и приобретению оружия в новую эпоху безопасности для США. Аналогичную работу в Конгрессе в палате представителей проделал председатель ее комитета по обороне Лес Аспин. Сейчас по аналогии с периодом окончания холодной войны Конгресс оправдывает свое вмешательство в прерогативы президента в области политики безопасности фактом возникновения «нового миропорядка» и сложностью проблем, стоящих перед США в связи с этим. Поэтому в Конгрессе требуют, чтобы пересмотр стратегии и военных планов в такие моменты производился по принципу «снизу вверх», т. е. от законодателей — в президентскую администрацию. Начиная с прошлого года, обсуждение проблем стратегии и геополитики стало частью контекста споров вокруг военного бюджета, планов и программ оборонного ведомства в Конгрессе .
На текущий момент у США большинство ресурсов и экономической активности приходится не на Западное, а на другое — Восточное полушарие, в особенности на материк Евразия. В ответ на эту главную особенность мировой географии американской гегемонии в США в течение последних нескольких десятилетий определили в качестве ключевого элемента национальной стратегии США — это предотвратить появление регионального гегемона в одной или другой части Евразии. Такой гегемон может представлять достаточную концентрацию могущества, чтобы угрожать основным интересам США, например, в доступе американцев к некоторым важным ресурсам и экономической деятельности в Восточном полушарии.
Американские политики, пусть и не часто, но публично заявляли эту ключевую национальную стратегическую цель США. Американские военные и дипломатические операции в последние десятилетия можно рассматривать, как выполнение этой «большой стратегии». Для этого использовались все имеющиеся в распоряжении США инструменты, в том числе, дипломатические, информационные, военные и экономические.
В Соединенных Штатах «большая стратегия» может рассматриваться как стратегия на глобальном или межрегиональном уровне, в отличие от других стратегий США, привязанных к отдельным регионам. Термин «геополитика» часто используется в США как синоним международной политики или стратегии, касающейся международной политики, т. е. «большой стратегии».
Сейчас в Белом доме, Пентагоне и Конгрессе в очередной раз задаются вопросом: должны ли США продолжать включать в качестве ключевого элемента своей «большой стратегии» цель предотвращения появления регионального гегемона в одной или другой части Евразии? В 1992 году планировщики Пентагона серьезно относились к идее уступить таким великим державам, как Россия и Китай, их сферы влияния, что потенциально позволило бы Соединенным Штатам получить более крупный «мирный дивиденд» с тем, чтобы потратить его на внутренние приоритеты. Однако в противовес тогда было определено, что многополярность уже привела к двум мировым войнам, а биполярность — к затяжной глобальной борьбе с риском ядерного уничтожения. Чтобы избежать подобных обстоятельств, в 1992 году министр обороны США Дик Чейни в конечном итоге согласился с тем, что целью США должно оставаться недопущение доминирования в «критическом регионе» враждебной державы, чтобы не дать ей людские и другие ресурсы, промышленные возможности для решения глобальных проблем. По-видимому, подобный подход пока преобладает у верхушки США. Но сомнения остаются, что, в частности, продемонстрировал новый президент США Дональд Трамп.
Итак, цель США — это предотвратить появление регионального гегемона в одной или другой части Евразии. Подобная цель определила, что американские вооруженные силы структурированы так, чтобы пересекать широкие водные пространства Океана и воздушного пространства, а затем по прибытии на континент в Восточном полушарии вести поэтапные широкомасштабные военные операции. С этим, например, связана структура военно-воздушных сил США с использованием значительного количества дальних бомбардировщиков, дальних самолетов-разведчиков и воздушных танкеров для дозаправки, а также военно-морских сил США с их значительным количеством авианосцев и исключительно атомных подводных лодок, крупных десантных кораблей и транспортных судов для снабжения и пополнения запасов.
Поскольку «большая стратегия» США сохраняется, то предполагается сохранять и развивать сложившиеся глобальные возможности вооруженных сил США. Из-за подобной «большой стратегии» внимание американских политиков вновь было акцентировано на теме достаточности военного потенциала США и НАТО в Европе. НАТО обратно переориентируется с действий «вне зоны» своей ответственности к сосредоточению на территориальной обороне и сдерживании в самой Европе. Для укрепления военного потенциала в Европе в военный бюджет США был добавлен специальный пакет на т. н. Европейскую инициативу по обеспечению доверия (ERI). Администрация Трампа в рамках этой программы запросила $ 4,8 млрд на 2018 финансовый год.
Повышенное внимание к европейскому военному театру сочетается с продолжающимися военными операциями США на Ближнем Востоке и в Афганистане.
В американской оборонной стратегии 2012 года была определена стратегическая важность для США Азиатско-Тихоокеанского региона. Сейчас в США задаются вопросом: какое влияние усиление американского присутствия в Европе окажет на способность министерства обороны США реализовывать военный компонент стратегической перебалансировки США на Азиатско-Тихоокеанский регион? Т. е. смогут ли США одинаково эффективно действовать сразу против двух держав, находящихся в противоположных концах материка Евразия.
Военная модернизация в Китае и действия России по совершенствованию своих вооруженных сил привели в США к новому вниманию к планам и программам обороны в отношении возможностей для ведения высокоинтенсивной войны (американский термин — high-end warfare) обычными вооружениями. Этому подчинены программы по приобретению новейших самолетов F-35 Joint Strike Fighter, созданию дальнего бомбардировщика следующего поколения, высокотехнологичных морских судов, таких как подводные лодки класса «Вирджиния» и эсминцы с системой Aegis, систем ПРО, высокоточных ракет класса «земля-земля», противокорабельных ракет, новых типов оружия, включая лазеры, рельсотроны и гиперзвуковые снаряды, а также новые возможности для ведения разведки и наблюдения, кибер-возможности. Всеми этими направлениями США намерены поддерживать технологическое превосходство в обычных вооружениях.
Должностные лица министерства обороны США выразили обеспокоенность тем, что технологическое и качественное преимущество, имевшееся у вооруженных сил США в отношение вооруженных сил других стран, сокращается за счет улучшения военного потенциала в других странах, в частности, в Китае и в России. Специализированные организации Пентагона имеют цель ускорить поиск новых технологий и разработку на их основе новых вооружений и введение их в строй. В ноябре 2014 года министерство обороны США объявило о новой инициативе в области инноваций в сфере обороны. Пентагон приступил к выполнению долгосрочного плана исследований и развития (LRRDP) для поддержания превосходства США над противостоящими вооруженными силами, которые численно велики и вооружены высокоточным оружием. Эта т. н. «offset» стратегия стремится определить новые технологии, которые могут быть использованы в военном деле. Вопросом сохранения превосходства в обычных вооружениях в министерстве обороны США также занимается Управление стратегических возможностей (SCO), созданное в 2012 году. SCO тесно сотрудничает с разведывательным сообществом США и коммерческими структурами, взаимодействует с союзниками.
Усиление напряженности с Россией привело к заинтересованности в устранении или, по крайней мере, минимизации случаев зависимости от российских военных систем и компонентов для военных систем США. В первую очередь, это касается приобретения американцами для своих ракетоносителей российских ракетных двигателей РД-180, редкоземельных элементов. Подобное обстоятельство касается и Китая, в частности, предусмотрен отказ в американских военных изделиях от определенных компонентов китайского производства, прежде всего электронных схем и деталей.
Однако при внимании к проблеме совершенствования обычных вооружений приоритетом для военной стратегии США по-прежнему остается тема ядерного оружия и ядерного сдерживания на стратегическом и тактическом уровнях. Не трудно определить, что капитальная модернизация американских сил стратегического ядерного сдерживания, включая постройку новых ПЛАРБ типа «Коламбия», проектирование следующего поколения сухопутных стратегических баллистические ракет и нового стратегического бомбардировщика — все это было запланировано до наступления новой эпохи международной безопасности. Эти программы пока идут как бы сами по себе вне нового контекста международной безопасности.
В связи с этим военные и политики США задаются вопросом: как в условиях ограничения военного бюджета можно будет сбалансировать военные приоритеты Пентагона в области обычных и стратегических вооружений. Если выбирать приходится и то, и другое, да еще и расширение заморского военного присутствия с продолжением участия в локальных конфликтах на Ближнем Востоке, то необходимо увеличивать и без того высокие военные расходы. Сдвиг в обстановке международной безопасности стал фактором в дискуссиях по поводу размера военного бюджета США в ближайшие годы. В Конгрессе США признают, что американские ресурсы огромны, но ограничены. В связи с дискуссией по поводу размера военного бюджета США в ближайшие годы под вопрос поставлен принятый при Бараке Обаме закон об ограничении бюджетных расходов 2011 года. От него, по видимому, придется отказаться.
Аналитическая редакция «NOVOSTI-DNY.Ru»
