✔ Главный риск для России не крах доллара, а падение спроса — эксперт - «Общество»
ПОХОЖИЕ
Прогнозировать скорое наступление нового мирового кризиса (или новой его волны) среди экспертов стало чуть ли не правилом хорошего тона. Но пока обещанной катастрофы не происходит. Начавшееся падение цен на нефть, которым еще месяц назад предрекали возвращение на уровень $ 100 за баррель, — это временная коррекция, или все-таки «долгожданное» начало нового кризиса? Какова вероятность того, что нефть снова упадет до уровня $ 30–40 за баррель, а рубль доберется до уровня 100 пунктов за доллар, который давно прогнозируют некоторые аналитики?
По поводу доллара за 100 рублей я сомневаюсь, как минимум потому, что у нас бюджет был запланирован исходя из 40 долларов за баррель. В этом году при скачках цен на нефть курс рубля на них не особо реагировал, так что здесь была и позитивная сторона.
Подорожание нефти месяц назад было связано с тем, что некоторые эксперты, например, Bloomberg, сообщили, что нефть может дойти до 100 долларов до конца года. По каким причинам это должно произойти и какие для этого есть факторы, никак не доказывалось. Думаю, инвесторы просто повелись на эти заявления, да и выборы в Конгресс США на тот момент еще не прошли, поэтому был некий оптимизм на рынке и не более того. Сейчас началась коррекция, но не думаю, что нефть упадет до 30–40 долларов, по крайней мере в этом году.
В том, как ведет себя цена на нефть, я бы акцентировал поведенческий фактор. Утверждается, что нефть росла на ожидании санкций против Ирана. Санкции вступили в силу, более того, ЦБ Ирана отключили от системы SWIFT, а нефть упала на 7%. То есть рынок ведет себя совершенно иррационально, и выявить корреляцию между Ираном и стоимостью нефти сложно.
Аналогичные решения по SWIFT уже когда-то практиковались? Можно ли оценивать возможные последствия этого?
Насколько я знаю, такого еще не было, хотя в случае с Ираном отключили не все банки. Но был создан прецедент, хотя его последствия пока невозможно прогнозировать, потому что это решение из серии: пока не сделаешь — не поймешь, что будет дальше. Понятно, что без SWIFT будут невозможны быстрые платежи, но о дальнейших эффектах можно только догадываться. Главное — иметь план действий на случай таких событий. Бывший вице-премьер Аркадий Дворкович говорил, что наши банки как-то работали и до подключения к системе SWIFT, но это не более чем слова. После введения карты «Мир» тоже была некая эйфория: дескать, мы отделились от международной системы платежей. Но, насколько мне известно, «Мир» иногда работает, а иногда нет.
Чем, на ваш взгляд, является «дедолларизация» — очередной кампанейщиной или неким набором долгосрочных мер, которые уже последовательно реализуются? Каких дальнейших шагов в этом направлении можно ожидать в ближайшее время?
Пока это просто разговоры на фоне паники. Многие вовлеченные в этот процесс понимают, что в мировой экономике происходит нечто странное, но точно не знают, что надо делать. Дальше рассуждение идет по такой логике: раз у нас мировая резервная валюта — доллар, то, может быть, в нем причина необъяснимых проблем и от него стоит отказаться? Но про смену самой системы речь не идет: те же операции, которые совершаются с долларом, хотят теперь совершать в национальной валюте или какой-то другой резервной валюте. И здесь стоило бы вернуться к истории того, как доллар стал мировой резервной валютой — это был результат очень серьезной работы, в которой участвовали выдающиеся экономисты, в том числе Джон Мейнард Кейнс. Сейчас настолько серьезных специалистов, на мой взгляд, просто нет. Поэтому сложно сказать, насколько реален план дедолларизации и насколько он вообще реализуем, если оставить без изменения другие моменты глобальной экономической структуры.
Тем не менее, многие российские экономисты, а вслед за ними и политики, регулярно повторяют, что конец доллара близок. На днях, например, Сергей Глазьев заявил, что доллар является «токсичной валютой». Насколько обоснованы эти рассуждения в контексте текущей ситуации в российской экономике?
Вспомните кризис 2008 года, когда все тоже говорили, что доллару конец, что Обама «все развалил» и так далее. На самом деле произошло все ровно наоборот: США еще во время Обамы стали более сильными, а сейчас у них самый высокий экономический рост за много лет и рекордно низкая безработица. Американские финансы мощнее, чем раньше, а расчеты в долларах кратно увеличились. Можно повторять мантру о крахе Америки, но статистика говорит о другом.
Если обратиться к высказываниям того же Глазьева, то в их основе лежит хорошо известный объем американского долга. Да, он растет, но на самом деле долг — это техническая проблема, потому что если есть возможность платить по нему проценты, то держать его можно бесконечно. Мне кажется, некоторых специалистов просто впечатляют страшные цифры: долг в 13 триллионов долларов кажется немыслимым, попробуйте представить себе такой объем денег наличными. Но с точки зрения государственных финансов, тем более такой огромной экономики, как США, это вообще не проблема и при правильной политике этот долг может расти бесконечно. Когда случается очередной кризис, всем кажется, что он возник из-за долгов, но на самом деле кризисы возникают из-за того, что снижается спрос и экономика тормозит, а это является следствием недостаточных фискальных мер со стороны государства. Поэтому рассуждения о том, «токсичная» ли валюта доллар, выглядят абстракцией. Другого сопоставимого резервного инструмента у нас нет.
Можно ли утверждать, что основной фактор устойчивости американской экономики — сильный внутренний рынок? В таком случае мы совершенно иначе увидим и проблемы экономики России — они главным образом не от санкций и не от падения цен на нефть, а от низких доходов населения и слабого внутреннего спроса.
Да, это так. В России сложно строить внутренний рынок, потому что в рамках сложившейся глобальной структуры разделения труда у нас есть нефть, которую мы можем продавать за рубеж, это легко и не требует нервов и усилий. А строить внутренний рынок — это значит не одну какую-нибудь отрасль развивать, а все сразу. Для этого нужны время, политическая воля и некоторые экономические факторы. Главное — это болезненный процесс.
Так ли радужна ситуация в экономике США, если абстрагироваться от вопросов, связанных с долларом? Насколько долгосрочен рост, начавшийся при Трампе?
Определенные факторы торможения наблюдаются уже сейчас. В своих твитах Трамп отчитывается о достижениях по снижению безработицы, но если посмотреть на структуру создаваемых рабочих мест, то они по большей части «мусорные», а рост зарплат в США очень отстает от динамики роста экономики. На самом же деле там наблюдается дефицит рабочей силы — например, 300 тысяч водителей не хватает в транспортной отрасли. В ряде исследований этот момент обозначается даже как начало экономического торможения в США. Дефицит водителей вынуждает работодателей повышать их зарплаты, что усиливает конкуренцию на рынке, а следовательно, увеличивает стоимость транспортных услуг и стоимость товаров. И если ФРС снова поднимет ставку в декабре, то уже в следующем году дешевые деньги в Америке закончатся со всем «букетом» последствий для ее экономики.? читать продолжение новости ?
Но если сравнить ситуацию в американской экономике с Китаем, то Китай оказался намного уязвимее, чем ожидалось раньше. На протяжении прошлого десятилетия все только и повторяли мантру о том, что Китай станет новым мировым гегемоном. Сейчас же мы видим, что это не так — Америка свою гегемонию Китаю точно не уступила. Опять же, все упирается во внутренний рынок: его объем в Китае непропорционально мал в сравнении с его населением. Буквально пару дней назад появилась информация о том, что в Китае насчитывается 50 миллионов домов, в которых никто не живет. Поэтому не слишком просматриваются реалистичные варианты для того, чтобы в Китае в ближайшие годы произошли какие-то сдвиги в сторону внутреннего рынка — впрочем, как и в России. Для понимания несопоставимости ресурсов можно сравнить общую стоимость китайской инициативы «Один пояс — один путь», а это крупный глобальный проект на десятилетия, — 900 миллиардов долларов — и бюджетные ассигнования по программе количественного смягчения в США. В 2008 году американцы потратили на это триллион долларов, которого все равного не хватило для стимулирования экономики.
Если вернуться к дедолларизации: можно ли рассматривать в качестве одного из ее сценариев увеличение золотого запаса, который в последнее время стараниями российского ЦБ очень активно пополняется — в третьем квартале наш ЦБ обошел всех мировых коллег по объемам закупки золота?
На самом деле в такой политике тоже не просматривается теоретического осмысления. Если исходить из мнения, что закупка золота защитит от неопределенности, связанной с долларом, то да, это, может быть, является частью плана дедолларизации. Но золото не абсолютный фетиш, его цена тоже зависит от состояния рынка. И если мы переходим на золотой стандарт, как это было сто лет назад, то непонятно, существует ли столько золота в мире, чтобы обеспечить количество всех материальных товаров. Нужно как минимум выяснить, насколько это возможно. Поэтому опять, скорее, приходится говорить о непонимании ЦБ того, что надо делать. Наш центробанк ориентирован на типовую монетарную политику на периферийных развивающихся рынках, поэтому он и занят именно денежным предложением, ограничением денег и сдерживанием инфляции. Но при этом забывает об основах любой экономики -конечном потребительском спросе. Если он не растет, если некому продавать товары, то какой может быть рост экономики в целом? Мне кажется, среди профессиональных экономистов смешно об этом даже упоминать. Но центробанки и в России, и в других странах с похожими проблемами в экономике действительно совершенно независимые — в них восседают монетаристы, которые проводят политику, совершенно не учитывающую реальные процессы в экономике.
Об этом говорится, на моей памяти, уже чуть ли не полтора десятилетия, но воз и ныне там. При каких условиях ситуация может измениться?
Вопрос в качестве специалистов. Если послушать того же Глазьева, то создается впечатление человека, изучавшего экономику по советскому учебнику политэкономии. С другой стороны, есть Кудрин, который утверждает совершенно обратное. То есть один лагерь экспертов нападает на монетарную политику, другой — на бюджетную, а середины нет, хотя в нашей ситуации нужно балансировать сбалансировать и предложение денег, и бюджетные расходы. Мы сейчас живем в условиях цен на нефть 2014 года, но это не мешает правительству продолжать курс жесткой экономии и урезания расходов, который был, наверное, актуален, когда цены на нефть упали. В результате повышается пенсионный возраст, снижаются социальные расходы в бюджете, а население живет в кредит: темпы роста кредитования юридических лиц ужасно низкие, а рост потребительских кредитов с начала года больше 10 процентов, в том числе для погашения населением предыдущих кредитов. О каком развитии тут можно говорить? Только о деградации.
Сопредседатель Комитета по денежно-кредитной политике РСПП Владимир Гамза недавно предупредил о перспективах новой серьезной девальвации в связи с накопленным в стране денежным навесом более 100 трлн рублей, которые не поступают в национальную экономику. Насколько серьезен этот риск?
Я вообще не склонен рассуждать в логике «все рухнет», которая звучит в этом выступлении. У нас любят аналогии с Великой депрессией, когда внезапно наступил «черный вторник». Но нужно понимать, что в 1929 году вообще не было никакого государства на рынках. Именно с тех пор государство в экономике и становится все более влиятельным — не в смысле его доли в экономических активах, а в плане регулирования и набора его инструментов. Даже монетарные инструменты дают эффект, когда экономика начинает демонстрировать высокую волатильность. Увеличение денежного предложения оказывает позитивное влияние, но не может существенно воздействовать на рост инвестиций. Оно не может повлиять на экономический рост, но сдерживает падение — это статистический факт, который наблюдается с 1970-х годов. Поэтому сейчас, конечно, может начаться падение, но правительство и ЦБ способны на него быстро отреагировать, у них есть для этого все инструменты.
Именно поэтому августовская волна девальваций на развивающихся рынках, а затем обвалы на фондовых биржах не превратились в цепную реакцию? Настолько успешно сработали регуляторы?
Можно сказать и так. Наш ЦБ в конце лета очень удивил, когда Минфин хотел исполнить бюджетное правило не допускать в экономике больше дополнительных нефтяных доходов при цене барреля свыше 40 долларов. Но на это ЦБ сказал, что они не будут закупать валюту на открытом рынке. То есть видно, что ЦБ на ситуацию реагирует, да и в 2014 году мы видели, как за одну ночь он поднял ключевую ставку с 10% до 17%. То есть мы в принципе знаем, что ЦБ будет реагировать и как он будет реагировать. Хотя, конечно, это не решает проблему денег, которые не используются для развития экономики — а это действительно триллионы рублей. По статистике за девять месяцев, у нас профицит бюджета составил 3 триллиона, которые находятся в резервах. То есть понятно, что расчет идет на повторение сценариев 2008 и 2014 годов, когда при падении нефти просто начинали тратить деньги оттуда. Но сложно сказать, как часто можно использовать такие деньги, а главное, что в рамках монетарной политики, которая проводится на развивающихся рынках, никакие инвестиции просто невозможны — это известная вещь, которая наблюдается статистически. Некуда инвестировать при падающем спросе.
Что все-таки сегодня происходит в мировой экономике? Является ли ожидание нового, причем гораздо более опасного экономического кризиса, консенсусом среди ведущих экспертов? Существуют ли сценарии, при которых серьезных потрясений удастся избежать, по крайней мере в ближайшие год-два?
Сейчас мы подходим к тому моменту, когда мировая экономика может достигнуть такого же пресыщения, как в 2007 году, после чего может быть только падение. Тех же деривативов, которые стали одной из главных причин прошлого кризиса, меньше не стало — и даже наоборот. Но сложно сказать, когда этот ожидаемый всеми обвал произойдет. Например, Goldman Sachs утверждает, что пока нечего бояться, а Morgan Stanley, наоборот, считает, что в 2020 году наступит великий кризис ликвидности. Получается, что если опираться на оценки институционального уровня, то два крупнейших инвестиционных банка противоречат друг другу.
Совершенно очевидно, что мы находимся перед чем-то вроде падения, точно не перед ростом. Но это — перманентный кризис, поскольку после 2008 года темпы роста мировой экономики не восстановились и еще долго этого не произойдет. И если 2008 год был кризисом кредитования, то следующий может быть везде разным. В Европе это может быть кризис пенсионных фондов, в России — кризис невыплаты потребительских кредитов, потому что у нас страшная перекредитованность населения, к тому же сейчас кредиты выдаются абсолютно всем, даже доходы не проверяются — аналогии с американским ипотечным кризисом вполне уместны. А в США вообще странная ситуация: низкая безработица на уровне 1960-х годов, неплохой экономический рост, но низкие зарплаты.
В конечном итоге, все это «старый добрый» кризис ликвидности. Все просто: у людей нет денег, чтобы покупать товары. И хотя сами товары могут быть разные — не только потребительские, но и финансовые, инвестиционные, — проблема заключается именно в отсутствии денег на их приобретение. Не тех денег, которые напечатает государство и потом раздаст банкам, а денег, которые можно заработать. Этот процесс стимулирует автоматизация в самых разных отраслях экономики, даже финансовые трейдеры уже заменяются роботами. И эта ситуация — глобальна. Если в 1997 году кризис произошел на развивающихся рынках, включая Россию, и никак не отражался в других местах, это может говорить о том, что просто был низкий уровень глобализации. Но в 2008 году глобализация уже достигла огромных масштабов.
Кто на сей раз может стать главным слабым звеном?
Китай. Пузыри на рынке недвижимости там действительно устрашающие. Сейчас, по мере разворачивания торговой войны Китая с Америкой, мы уже видим, что проблемы китайской экономики резко усугубляются. Пока, правда, непонятно, насколько далеко может зайти Трамп, есть много неопределенности в этом процессе. Но если торговая война продолжится, Китай вдруг может обнаружить, что его экономика была основана преимущественно на внешнем рынке, что у него нет политических ресурсов для развития внутреннего рынка, и тогда могут начаться действительно серьезные проблемы.
Николай Проценко
