✔ Попытка дедолларизации экономики проверяет на прочность режим Роухани - «Аналитика»
ПОХОЖИЕ
Забастовка тегеранских торговцев началась 25 июня. В этот же день протесты против ухудшения экономической ситуации в стране состоялись в других городах — Шахрияре, Карае, Кешме, Бандар Аббасе и Мешхеде. Присоединение торговцев Большого базара в Тегеране и других городов к акциям массового протеста, возобновившимся в Иране во второй половине июня, стало вполне предсказуемой реакцией предпринимательских кругов на валютную политику руководства страны. Как утверждают прекратившие торговлю лавочники, которых цитируют мировые СМИ, цены на все товары на тегеранском базаре привязаны к доллару, поэтому попытка властей установить фиксированный курс делает бизнес бессмысленным — легальный валютный рынок фактически схлопнулся.
К постоянной девальвации риала в Иране давно привыкли: за последние пять лет национальная валюта обесценилась почти вчетверо. Очередной «черный день» для нее наступил 9 апреля, когда на волне ожиданий выхода США из «ядерной сделки» и новых американских санкций официальный курс риала к доллару упал с 38 до 42 тысяч пунктов. Власти отреагировали на это чрезвычайно жестко, возложив вину за девальвацию на вездесущих врагов Исламской республики. Первый вице-президент Ирана Эсхаг Джахангири заявил, что новое падение риала было неестественным и беспрецедентным на фоне поступивших в бюджет десятков миллиардов долларов экспортной выручки, и предупредил о санкциях в адрес валютных спекулянтов.
«С завтрашнего дня любая другая цена, предлагаемая на рынке, будет считаться незаконной точно так же, как незаконные наркотики являются контрабандой», — так прокомментировал Джахангири введение фиксированного курса 42 тысячи риалов за доллар. Кроме того, иранский ЦБ установил лимит валютной наличности для физических лиц в 10 тысяч евро, потребовав сдать излишки в банки или продать, а для банков были запрещены любые операции с криптовалютами. После этого многие легальные обменные пункты в стране закрылись, а курс доллара на черном рынке подскочил сначала до 62 тысяч риалов за доллар, а к настоящему моменту достиг 90 тысяч риалов.
Попытка властей Ирана административно установить курс национальной валюты выглядела худшим вариантом действий, учитывая высокую зависимость страны от импорта, в том числе продовольственных товаров. С марта по декабрь прошлого года общий объем иранского импорта вырос на 18,3% к тому же периоду предшествующего года, до $ 37,57 млрд, основными его статьями оказались запчасти для машин ($ 1,24 млрд), кормовое зерно ($ 1,115 млрд), рис ($ 1,5 млрд), соевые бобы ($ 749 млн). Общий неуглеводородный экспорт Ирана при этом за март-декабрь 2017 года сократился на 2,4%, до $ 31,64 млрд.
Такие показатели внешней торговли означают, что любая серьезная девальвация национальной валюты через непродолжительное время неизбежно приведет к скачку инфляции, а для начала как минимум к разгону инфляционных ожиданий. Хотя еще в марте Хасан Роухани, выступая на 57-й генеральной сессии иранского Центробанка, заявил, что инфляция в стране за последние два года была однозначной, а фактором стабильности развития иранской экономики является уверенность людей в контроле инфляции правительством. Стоит напомнить, что в начале правления Роухани в 2013 году уровень инфляции доходил до 40% - на конец нынешнего мая он оценивался в 9,1% в годовом выражении.
Ситуацию с валютой подогрело решение властей форсировать импортозамещение: в середине июня стало известно, что иранский парламент одобрил запрет на импорт 1339 товаров, «которые производятся внутри страны или признаются в качестве ненужных». В их числе были указаны бытовая техника, текстильные изделия, обувь и изделия из кожи, мебель, продукция здравоохранения, машиностроения и т. д. По замыслу авторов этой инициативы, ограничение импорта позволит предотвратить отток валюты в $ 10 млрд.
В поддержку жесткой линии в экономической политике выступили и правоохранительные структуры Ирана. Несколько дней назад заместитель генерального прокурора страны Мохаммад Мосаддык заявил, что тех, кто пытается помешать развитию национальной экономики и спекулирует на валютном рынке, ожидают суровые приговоры, включая смертную казнь и тюремное заключение до 20 лет. Это, разумеется, отнюдь не риторика: еще в феврале полиция Тегерана в ходе совместной операции с ЦБ страны задержала более 90 валютных трейдеров и заморозила банковские счетов в эквиваленте $ 5,3 млрд.
Форсированная попытка провести дедолларизацию иранской экономики сопровождалась решением властей перевести все расчеты в другую резервную валюту — евро. 18 апреля правительство Ирана обязало все министерства, государственные организации и фирмы европейскую валюту как основную в отчетах и при публикации статистики, информации и финансовых данных при зарубежных транзакциях. Но эта мера, разумеется, никак не повлияла на курс риала к евро, который с начала года официально потерял почти 7 тысяч пунктов, упав с отметки 42,8 тысячи риала за евро в первые дня января до нынешних 49,7 тысячи.
Все происходящее на валютном рынке власти Ирана в публичных выступлениях неизменно оценивают как заговор врагов страны с целью подорвать ее экономику. Об экономической войне против Ирана, которую ведет администрация Дональда Трампа, вновь заявил на минувшей неделе вице-президент Эсхаг Джахангири. Американцы не остались в долгу: адвокат Трампа, бывший мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани в конце прошлой недели предрек, что «сейчас мы реально можем наблюдать конец режима в Иране». Аналогичные заявления делаются и внутри страны — например, иранский эксперт Ахмед Хусейни недавно рассказал азербайджанскому порталу haqqin.az, что экономика Исламской республики движется к коллапсу, поскольку валютный кризис затронул интересы огромного количество средних и мелких предпринимателей.
Впрочем, к подобным утверждениям в Иране тоже давно привыкли. Как отмечает иранско-американский социолог Кеван Харрис (Харири) в своей недавно вышедшей книге «Социальная революция: политика и государство благосостояния в Иране», к выводам о том, что Иран балансирует на грани коллапса приходят наблюдатели, ориентирующиеся на общественные настроения в стране. «Вне зависимости от того, насколько беден человек или богат, образован или неграмотен, связан с государством или отлучен от него, иранцы склонны говорить о своих повседневных трудностях, — пишет Харрис. — Многие осознают неравенство и смотрят на тех, кто, как кажется, ведет более состоятельный образ жизни либо обладает более высоким социальным статусом. Эти сравнения могут проводиться с другими странами, воображаемыми или реальными. У большинства присутствует хорошо развитое ощущение того, как может выглядеть более справедливый, более приближенный к равенству социальный порядок. В большинстве случаев правительство обвиняется в том, что оно выступает одним из главных источников и генераторов ощущаемого неравенства». Более того, отмечает Харрис, в Иране налицо все четыре выделяемых современными политологами и социологами необходимых условия для революции: слабое и экономически некомпетентное государство, разделенная внутренняя элита, протестная мобилизация ряда народных социальных групп и идеология, которая оправдывает мятеж против государства.
Однако на протяжении последних сорока лет революция в Иране состоялась всего один раз — в 1979 году — при неизменно высоких протестных настроениях населения. Этот фон не должен заслонять тот факт, что за четыре десятилетия Исламская республика смогла добиться ряда серьезных достижений если не в экономике, которая хронически испытывает внешние шоки, то в социальной сфере. По уровню номинального ВВП на душу населения Иран в 2017 году, по данным МВФ, занимал 95 место в мире с показателем $ 4683 — более чем вдвое ниже среднемирового. Но по ряду показателей человеческого развития Иран заметно превосходит страны с сопоставимым уровнем национального дохода. В подтверждение этого в книге Кевана Харриса приводятся такие примеры. По ожидаемой продолжительности жизни женщин Иран (76,5 лет на 2014 год) обогнал другие развивающиеся страны Среднего Востока и Северной Африки еще в конце прошлого столетия. Уровень детской смертности в Иране более чем в полтора раза ниже, чем у этой группы государств, а уровень грамотности женщин в Исламской республике с середины семидесятых до 2012 года вырос с 42,3% до 97,7%, почти сравнявшись с куда более зажиточной Турцией.
Два года назад снятие с Ирана международных санкций создало в стране высокие экономические ожидания. Уже в 2016 году Всемирный банк зафиксировал рост ВВП страны на 12,5% за счет увеличения добычи нефти, в прошлом году экономика выросла на 3,6%, а прогноз по динамике ВВП на 2018 и 2019 годы составлял, соответственно, 4% и 4,3%, то есть примерно в одном темпе со среднемировыми показателями. Такой уровень экономического роста (4% и выше) экономисты называют минимально достаточным для того, чтобы его начало ощущать на своем благосостоянии большинство населения.
Но для многих обычных иранцев выход из затяжного периода под санкциями пока не принес облегчения. В стране сохраняется высокий уровень безработицы — по официальным данным, в прошлом году он вырос с 11% до 12,4%, а рост цен по-прежнему беспокоит население, несмотря на заявления властей о приведении инфляции в границы 10% в год. Именно очередной скачок цен стал поводом для массовых протестов в Иране на рубеже 2017 и 2018 годов, в ходе которых быстро возникли политические лозунги против президента Роухани. Еще одним поводом для выхода на улицы стали многочисленные махинации с депозитами в банках, подконтрольных различным близким к руководству страны фондам. В конце прошлого года МВФ заявил, что банки Ирана нуждаются в срочной реструктуризации и докапитализации, призвав их к списанию переоцененных активов и прекращению выдачи сомнительных кредитов аффилированным структурам.
Новый всплеск протестной активности произошел в мае, когда забастовку начали водители грузовиков на юге страны, заявив о намерениях перекрыть шоссе из Шираза в Бандар Аббас — крупнейший иранский порт на Индийском океане. Поводом для этого стало фактическое невыполнение правительством обещаний поднять на 20% ставки тарифов на грузоперевозки, а кроме того, водители потребовали более высоких пенсий, лучшего медицинского обслуживания и удешевления ремонта их грузовиков. «Протест распространяется как огонь, — отмечало издание Al-Monitor. — Хотя общее число его участников неизвестно, по оценке одного симпатизирующего им зарубежного профсоюза, забастовка беспрецедентно охватила 160 городов в 25 из 31 провинций. Всего в Иране более полумиллиона зарегистрированных водителей грузовиков». Сообщалось также, что в некоторых местах к протестам присоединялись таксисты и водители автобусов. При этом участники акций подчеркивали, что их цели являются чисто экономическими, и в конце мая им удалось получить от властей заверение, что требования повысить тарифы будут удовлетворены. Аналогичным образом развивались события в январе, когда для того, чтобы сбить протестную волну, парламент Ирана решил пересмотреть вопрос о предстоящем повышении коммунальных тарифов.
Однако уже через несколько дней после урегулирования ситуации с дальнобойщиками в Иране началась новая серия протестов — на сей раз поводом для них стали проблемы с питьевой водой, обострившиеся на 40-градусной жаре. Начало им было положено 20 июня в городе Абадане на юго-западе Ирана после того, как власти накануне объявили об ограничениях подачи воды. Затем аналогичные протесты начались в соседнем небольшом городе Хорремшехре у иракской границы. 30 июня там произошли столкновения демонстрантов с полицией, которые, по сообщению ряда источников, кончились гибелью четырех человек, однако местные власти отрицали этот факт. На сей раз участники акций выдвинули политические лозунги: «Они грабили нас во имя религии» и «Убирайся, губернатор». На следующий день, 1 июля, к ним присоединились тысячи других жителей провинции Хузистан, в которой расположены Абадан и Хорремшехр.
В ситуации нарастающих протестов иранская элита рассматривает в качестве арбитра последней инстанции президента страны. 26 июня влиятельный аятолла Хосейн Мусави Табризи заявил, что если Роухани знает, кто стоит за экономическим кризисом, он должен изобличить этих людей во избежание предательства народа. На следующий день Роухани выступил с обращением, заверив, что его администрация устоит, а те, кто думает, что правительство испугано и подаст в отставку, ошибаются. На данный момент, комментирует сложившуюся ситуацию Al-Monitor, позицию Роухани может сделать более стабильной соглашение с Европой по ядерной сделке. При наличии в нем серьезных гарантий оно может дать Ирану и его экономике отчаянно необходимую им надежду — в противном же случае, полагает издание, давление на президента страны, похоже, будет нарастать со всех сторон, и победителями при таком сценарии, по всей вероятности, окажутся сторонники жесткого курса.
Николай Проценко
