✔ Несколько историй из любимой главы «Человеческий фактор» книги «Изюм и булки» - «Новости дня»

Через несколько дней на крауффандиговой платформе «Планета.ру» заканчивается подписка на четвертое издание книги «ИЗЮМ ИЗ БУЛКИ».
На посошок – несколько историй из любимой главы «Человеческий фактор». Люди и положения, так сказать.
Эхо гражданской войны
Дело было в конце пятидесятых. Артист Михаил Державин женихался к дочери маршала Буденного. Верный друг Ширвиндт тем временем как мог отвлекал боевого Семена Михайловича. Попросил рассказать какую-нибудь историю про гражданскую войну. Маршал оживился и привстал в стременах. И завел рассказ о том, как однажды во время польской кампании они выбили белых из какого-то местечка, ворвались туда всем эскадроном, шашки наголо — и…

На этом месте маршал придержал коня и уточнил:

— А ты кто по нации?

Ширвиндт ответил:

— Еврей.

Маршал немного подумал и сказал:

— Ну, я тебе другую историю расскажу.
О пользе занятий музыкой
Мой друг Андрей Збарский, в послевоенном своем детстве, жил в Замоскворечье и учился играть на фортепиано у племянницы драматурга Островского. Глубокая старуха, она жила у Зубовской площади (за дядины заслуги в борьбе с царизмом Советская власть оставила ей и ее сестре по комнате в доме, который раньше принадлежал дяде целиком).

Но история – не про советское уплотнение, а про практическую пользу от занятий на фортепиано.

Ольга Павловна Островская велела ученику укреплять пальцы – и в тренировочных целях послушный юный пианист спионерил на Мытной улице, где «ночевали» троллейбусы, металлическую пластину толщиной под два сантиметра, какие подкладывали под колеса машин.

Обернув пластину в бумагу, он положил ее в большую нотную папку с тисненым портретом Антона Рубинштейна (как раз получилось по размеру) — и ходил так, укрепляя пальцы.

А ходил он в типовом послевоенном пейзаже — где наборные ножи и кастеты ценились выше свах и приживалок. И однажды юного пианиста подстерег в подъезде дылда и велел отдавать деньги.

Деньги у Андрея как назло были — мама дала на магазин, но была и нотная папка с троллейбусным довеском – ею он и ударил дылду по голове. Всем, так сказать, Рубинштейном.

Потом, подумав, ударил еще раз – очень было страшно, что детина поднимется.

Больше к Збарскому с денежными просьбами по месту жительства не подходили.

Пианистом он не стал, но Рубинштейна вспоминает с благодарностью…
Две дощечки
Выживший из ума латышский стрелок, член Политбюро ЦК КПСС Арвид Янович Пельше (вот кто объяснит, зачем моя память хранит весь этот сор) много лет руководил партийным контролем. К старости он совсем потерял берега и начал контролировать вообще все!

В 1981 году Пельше пришел на Гостелерадио — проинспектировать тамошний Большой детский хор. Дети дружно спели ему весь свой безукоризненно бессмысленный репертуар. Дошли до Шаинского и совместное шагание «по просторам, по просторам, по просторам».

Товарищ Пельше помрачнел — и велел убрать песню из праздничного концерта. Референт осторожно поинтересовался: почему?

Оказалось, из-за строчки «раз дощечка, два дощечка — будет лесенка».

Потому что вовсе не лесенка будет!

— Раз дощечка, два дощечка — будет гроб! — сказал товарищ Пельше.
Доброволец
В 1979 году молодой польский архитектор Андреас Петрас, страстный любитель туризма, написал заявление с просьбой разрешить ему поездку в Афганистан.

Польская социалистическая родина приступила к рассмотрению вопроса. Пока она его неспешно рассматривала, пришла зима, и страны Варшавского пакта начали оказывать народу Афганистана интернациональную помощь.

Андреаса — офицера резерва — позвали в военкомат. На столе у сотрудников военкомата лежало его заявление.

Андреса спросили, имеет ли он горную подготовку. Архитектор ответил отрицательно. На вопрос, прыгал ли он с парашютом, Андреас, немного удивившись, прямо заявил, что это совершенно исключено. Потом поинтересовался: а зачем, собственно, ему прыгать с парашютом?

На него страшно кричали.

С поездкой в Афганистан у архитектора не сложилось.

И пускай скажет спасибо.
Наше дворянство
Услышав на приеме фамилию «Гольц», жена голландского посла оживилась. Знаменитая и разветвленная немецкая фамилия!

— А вы из каких гольцев? — спросила она Александра Гольца, российского военного журналиста.

И Саша степенно ответил ей:

— Из каменец-подольских.
Пришли иные времена
В норвежском Аллесуне меня почти узнала девушка из Владивостока. Мы покупали билеты на прогулочный корабль, а она работала в турбюро. И спросила, вбивая наши данные в компьютер:

— Откуда я знаю вашу фамилию?

— Мучайтесь, — говорю, — вспоминайте.

Она пожала плечами:

— Чего мне мучиться?

И вбила фамилию в поисковик.

— О, — сказала, почитав Википедию, — круто!

Я рассмеялся.

— Ну вот, девушка, теперь у вас есть мой телефон.

Она ответила без улыбки:

— У меня есть ваша кредитная карточка.
Стахановцы
На школьной дискотеке погасили свет, но темнота продержалась недолго: классная руководительница с диким криком вернула контроль за нравственностью.

Наутро в девятом «А» искореняли либидо. Классная руководительница ходила по юным развратникам катком и ровняла их с землей. Педагогический процесс завершился грандиозным обобщением:

— Хорошие дела в темноте не делаются!

И тут руку поднял Дима — закоренелый отличник, тихий мальчик из хорошей семьи.

— Да, Дима, — с легким сердцем разрешила классная руководительница.

— Марь Иванна, — с тревогой в голосе спросил Дима, — а как же шахтеры?
Смягчающее обстоятельство
В киевском Театре русской драмы им. Леси Украинки случилось ЧП: драка в гримерке.

Павел Луспекаев и актер Z. крепко выпили, но это еще было не ЧП, а трудовые будни. А вот потом они заспорили, кто из них лучше артист, — и крепко поссорились на этой почве.

И Z. неосторожно бросил Луспекаеву:

— Я тебе пасть порву!

В ответ на что Павел Луспекает порвал ему пасть.

В буквальном смысле. Двумя пальцами, засунутыми в рот.

Рану зашивали, а Луспекаеву в процессе разбора персонального дела начали рвали пасть уже организационными мерами, вплоть до увольнения из театра.

Но трудовой коллектив за Луспекаева вступился, а лучше всех вступилась Ада Роговцева.

Она сказала Z.:

— Послушай, но ведь Паша действительно лучше актер!
Маргинал из элиты
Поэт Бахыт Кенжеев – человек теплый, и восток в нем очень чувствуется — во внимании к пище и обустройству, в лукавстве умной речи…

Коронный номер Бахыта: советские «треки», политические речевые штампы былых времен. Штук сорок я услышал их за те три дня, что прожил в его доме в Нью-Йорке!

С любого места, вдруг: «Это потому что у тебя нет родины. Падкий на наживу, ты поддался сказкам о пресловутом блеске западной жизни…»

Он исполняет эту ересь с большим чувством, длинными безошибочными кусками, почти серьёзно. И только лукавство в глазу.

Зато однажды утром всерьез увлекся лекцией о различии шотландской и ирландской овсянки. Вот тут-то я и услышал наконец много нового…
Проверка на вшивость
Я искал телефон Игоря Масленникова, режиссера легендарной «Собаки Баскервилей» и нежнейшей «Зимней вишни» (была у меня одна идея, увы, так и не реализованная).

И вот – я добыл телефон классика и на радостях тут же набрал его. И только услышав масленниковское «алло», понял, что не знаю отчества!

Но бросать трубку было поздно — представившись, я повинился и спросил про отчество. Масленников ответил вкрадчивым голосом:

— Меня зовут, как композитора Стравинского.

Можно так поступать с людьми? Ладно бы его звали как композитора Чайковского… или как композитора Бетховена… Но почему человек должен знать отчество Стравинского?

Что за террор? Вы еще про Даргомыжского спросите!

Но я, с перепугу, вспомнил.

— Здравствуйте, Игорь Федорович!

— Слушаю вас, — ответил довольный Масленников.
Без медитации
Юный американец написал письмо Джону Леннону с просьбой выслать ему денег на кругосветное путешествие. Музыкант ответил в своем духе: занимайся медитацией, парень, и ты сможешь увидеть весь мир в своем воображении…
(Чистая пошлость, между нами).
Парень обошелся без медитации: через четверть века он продал то письмо Леннона с аукциона.