✔ Сверхстресс: что это и откуда это?
ПОХОЖИЕ
— Аля убежала в ларек. Обещала быстренько, туда и обратно.
— Быстренько? Так это же через дорогу. Ей всего 9 лет, а там такое движение!
Прохожу прямо в обуви в комнату, сажусь на край дивана. Не разуваюсь.
Беда будет – беда, чувствую. Мне надо бежать. Куда бежать?!
— Да успокойся ты, сейчас вернется.
— Я её вчера в этот ларек как раз «сбегать быстренько» и не пустила. Разрешила только через подземный переход идти. Так она поленилась и в обход не пошла. Выпросилась у тебя сегодня.
— Ну, Лена, завтра же 8 Марта, ей маме подарок надо было купить.
Мама – это я. Меня мутит. Меня сейчас вырвет…
Выдыхаю.
— Давно ушла?
Ответ сестры прерывает звонок домашнего телефона.
— Это из детской поликлиники. Вашу дочь сбила машина у меня на глазах. Скорая забрала её в городскую больницу.
Я бегу!.. Несколько минут назад я шла к дому и видела в том направлении огромную автомобильную пробку и скопище народа. Я слышала обрывок фразы: «Девочка…» Ноги сами повернули в ту сторону. Но харАктерная и более взрослая подруга резко потянула в другую – подальше от места трагедии и собирающейся толпы зевак.
Она уводила меня в сторону, противоположную всеобщему движению. А там, на переходном переходе оживленной проезжей части, лежала без сознания моя маленькая девочка, в своих домашних клетчатых зеленых джинсиках и теплой темно-зеленой дубленке. Лежала в десяти сантиметрах от тормозного пути сбившей её городской маршрутки.
Прекрасные фото Анки Журавлевой из серии «Дочки-матери»
Прекрасные фото Анки Журавлевой из серии «Дочки-матери»
Тогда я шла домой против своего желания. А теперь я бегу. Бегу назад. Не вижу светофоров, автобусов и машин. Из одной больницы в другую бегу сломя голову, не чуя под собой ног. Нигде мне не могут конкретно сказать, в сознании ли она. Она на носилках, да. И при ней пожилой мужчина, который никому не дает к ней прикоснуться, контролирует даже действия врачей.
— Какой ещё мужчина?
— Дедушка. Говорят, загораживал её собой, пока она лежала на проезжей части. Вызывал скорую. Чужой, видимо. Случайный прохожий.
Господи, пусть этому человеку за это воздастся…
А я бегу. Где-то по пути нагоняет сын, где-то муж. И только он говорит: «Подожди, я тормозну маршрутку, так быстрее». Быстрее чем я? А я смогу усидеть в маршрутке?
Мое сознание, кажется, вот-вот отключится.
Не сойти с ума, не сойти с ума, продержатся, не сойти с ума…
Подземные лабиринты старого здания дореволюционной больницы как катакомбы. По ним персонал перевозит трупы и тяжелых лежачих больных. Под этой землей я ориентироваться не могу. Открываю разные двери, задаю разные вопросы. Нет, не видели, но, наверное, вам прямо. Не видели, нет, – попробуйте свернуть налево. Не видели – поднимитесь наверх и потом по лестнице на третий этаж, возможно, туда повезли. Была здесь, да, но уже увезли.
Её нигде нет – мне негде больше искать. Я запуталась. Сажусь на медицинскую кушетку. Куда бежать? Возвращаюсь на исходную. Схожу с ума, нависнув над медсестрой в приемном покое. Отсчитываю минуты своего бездействия. Таймер в моей голове отчетливо приближает неминуемое начало моего сумасшествия: одна-две-три… сохранить сознание… сохранить сознание… четыре-пять-шесть…
— Девушка, вам направо по коридору и через дверь, потом через холл в отделение неврологии. Она там.
Она там. Лежит на каталке. Моя девочка… Молчит. Сжата в пружину. Взгляд отсутствующий. Тело в иссиня-черных кровоподтеках. Свидетели указали в милицейском протоколе, что её ударило, подбросило вверх, перевернуло и бросило под колеса маршрутки.
Левый глаз у виновника аварии, водителя маршрутки, не видит, потому что в доводительскую бытность автослесарем он повредил его металлической стружкой. Поэтому-то и сменил работу. Его левый глаз как раз находился со стороны движения моего ребенка по пешеходному переходу.
— Ваша девочка стояла-стояла, а потом резко пошла.
Разные девочки по улицам ходят.
Моя стояла. На пешеходном переходе. А потом пошла.
Она задумчивая, моя девочка. Тихая. Вся в себе. Задумалась, постояла, потом поотпустило, и она пошла. Такая вот девочка. Я знаю, какая у меня девочка. Одну не отпускаю поверху, только через подземку. Не должна была идти – ослушалась. Маме хотела сделать приятное. Вот, сделала.
А теперь у неё амнезия. Не говорит. Колют обезболивающие и мочегонные.
Слезы в её глазах появились позже, когда возвратилось сознание, что мама рядом. Речь вернулась немногим позже, сначала тоже спутанная.
— Мамаша, побойтесь Бога!..
Доктор шепчет мне в ухо слова злобным голосом.
— Никаких домой! Бог сохранил вашему ребенку жизнь, так вы решили рискнуть ещё раз? Три дня под наблюдением! Минимум! В течение трех суток возможен отек мозга. Не отдам!
После больничного отбоя бреду домой как пьяная. Не отдали. И правильно сделали. Три дня потерплю, а потом заберу — зализывать её синячки и ранки.
Три дня потерплю… три дня потерплю… а потом заберу…
Назавтра кое-как просыпаюсь, как-то одеваюсь и иду. Но… сразу же засыпаю в автобусе, едва присев на свободное сиденье. Благо, моя остановка конечная.
— Девушка, проснитесь! Проснитесь!
Водитель трясет меня за плечи. Где я? Что я тут делаю, на конечной? Щупаю сумку? Сумка при мне… Ах да, моя девочка!
Добегаю до палаты. Сажусь у её кровати. Засыпаю сразу, положив руку и голову ей на живот.
— Мамаша, проснитесь! Проснитесь!
Медсестра трясет меня за плечи. Сочувственно:
— Может, сделать кофе?
— Да, пожалуйста.
Шепчу. Засыпаю.
Будят, выпиваю кофе, опять засыпаю.
Будят.
— Тихий час, в это время здесь находиться нельзя.
— Я не могу идти.
— Ну, ладно, спите. Может, никто не заметит.
Сплю.
Вечером забирает муж.
— Расскажи, что там было.
— Я не помню… я спала…
— Это что-то новенькое…
У неё две посттравматические шоковые атаки с температурой под 40. Поочередно. Одна атака в больнице, другая – позже, уже дома.
А у меня новый способ жить – жить во сне.
Жизнь во сне
Это такой долгий-долгий сон без периодов бодрствования. Короткие жизненно необходимые моменты функционирования организма нельзя назвать полноценным бодрствованием. Потому что сознание, в привычном для меня понимании осмысления происходящего, отсутствует.
Это всего лишь действия фрагментарно функционирующего организма — добежать до умывальника, умыться, набрать воды и сунуть ей в рот жаропонижающее. Все действия производятся, не приходя в себя ото сна. А дальше — уснуть в постели с ней рядом.
— Мама, я хочу есть. Мама, я хочу пить.
Тормошит меня, лежа рядом. Я плохо реагирую на её просьбы. Чаще отвечаю на сотый раз.
— Возьми сама, доченька…
Не помню, брала ли она сама?.. Я ничего не помню из тех тяжелых недель. Только ощущение долгого глубокого и бесконечного сна, как провал в бездонную пропасть, и бессмысленных бесполезных попыток периодически вспыхивающего замутненного сознания из этого сна выбраться.
Моя дочь болеет, ей нужна моя помощь. Что делаю я? Ничего — я всего лишь сплю с ней рядом…
Она поправилась быстрее меня… Я спала в общей сложности две недели. Меня кормили, поили, пытались разными способами привести в сознание. Муж носил в ванную под холодный душ. Я плакала, съежившись от холода, и по возвращении в кровать опять засыпала. Они даже вывозили меня на дачу — я проспала в машине всю дорогу и продолжила в дачной постели. Максимум что помню, как мучилась, пока одевали, как ожидала, пока откроют передо мной дверь машины, а потом и дачную дверь, чтобы рухнуть замертво на холодную постель промерзшей за зиму дачной комнаты. Больше ничего не помню, все остальное — провалы.
Эти состояния семья называла «мама опять впала в спячку. Что делать?»
До этого первого случая в стрессовых ситуациях я всегда брала ситуацию в свои руки. Несмотря на то, что меня сопровождали мои неизменные послестрессовые спутники — мигрени. Но после дочкиной аварии к ним добавился тяжелый, абсолютно отключающий от реальности, многодневный сон. Словно мой организм, однажды проторив себе тропинку реакции на стресс, двигался всякий раз по ней как по накатанной. Аналогично тому, как компьютерная программа, однажды освоив введенную системную переменную, в следующий раз именно её и предложит по умолчанию – только один, именно этот последний из всех возможных вариантов.
Если вы не пережили периоды долгого сна, вам, возможно, сложно понять, насколько тяжело это. Подумаешь, сон, скажите вы. И будете не правы.
Потому что, а как работать во сне? Как готовить детям пищу? Как убирать? Как стирать? Как присматривать за детьми? Как делать с ними уроки? Как с ними играть? Жить как? В этом долгом сне нет мыслей и сновидений – в нем нет сознания. Для меня это равно отсутствию самой жизни.
Ни один доктор впоследствии так никогда и не смог сказать мне конкретно, что за странные состояния я испытываю на фоне стресса. Почему, по какой такой причине я отключаюсь в сон на недели? Длительность сна, как я заметила, имеет четкую зависимость от силы стресса. Доктора только пожимали плечами – видимо, таков механизм защиты вашей нервной системы. Интересно, и что это за механизм?.. Почему у других он не включается? Не слабая такая у меня защита…
И только системно-векторная психология Юрия Бурлана полностью объяснила мне это явление.
Что такое стресс
Понятие стресса, согласно системно-векторной психологии Юрия Бурлана, в общем смысле не отличается от общепринятого: стресс – это давление ландшафта. Отличие здесь только в одном – в четком системном разграничении, для какого конкретного человека это конкретное давление – стрессующий фактор, а для какого – нет. То есть, с помощью знаний по системно-векторной психологии вы можете четко отследить и легко спрогнозировать, какие жизненные ситуации для какого типа людей будут являться факторами стресса. Естественно, возможно сделать вывод и об обратном — что для всех остальных людей, кроме данных, именно такое конкретное давление ландшафта стрессом не является.
От чего зависит бессознательный «выбор» каждым отдельным человеческим организмом стрессующих факторов? Только от одного – от врожденных векторальных свойств. У каждого человека свои вектора, у каждого вектора свои свойства и, исходя из этого, свои ценности и приоритеты. Соответственно, когда давление ландшафта создает напряжение именно в этом векторе, когда оно оказывается именно на него, то он и реагирует на это обострением своих свойств.
Сила реакции зависит от степени развитости свойств вектора до стадии стрессоустойчивости (на момент оказания ландшафтом давления).
Иначе говоря, что русскому хорошо, то немцу — смерть.
Перефразируя, получаем, что то, что для кожника незначительно, для анальника – стрессовый фактор. Или же то, что для зрительника незначительно — стресс для звуковика. На каждый вектор влияют свои собственные стрессующие факторы в зависимости от свойств самого вектора. К примеру, для зрительника отсутствие эмоций – сильный стресс, а вот для анальника стрессующий фактор – необходимость сделать все быстро. Или, например, принижение в ранге – стресс для уретральника, а для кожника стрессовым фактором является монотонность, отсутствие новизны или, к примеру, потеря денег.
Каждый из векторальных сенсоров реагирует на стрессующие факторы своими особыми специфичными реакциями. Кожники, например, реагируют на стресс кожными проявлениями (сыпью, почесухой, красными пятнами) или мельтешащими мелкими быстрыми движениями. Зрительники – воспалительными заболеваниями глаз, к примеру, конъюнктивитом, или же истериками, сопровождающимися слезами и рыданиями. Звуковики же, от отсутствия возможности сосредоточения реагируют, как правило, особыми, только им присущими головными болями — мигренями. Такая болевая реакция как бы толчок, сигнал звуковому организму, что пора бы остановиться, уединиться, сосредоточиться, думать — делать то, для чего был рожден.
Поэтому стресс – состояние для организма, безусловно, благоприятное. Благоприятное тем, что именно под давлением ландшафта мы и развиваем свои векторальные свойства. Стресс не дает нам почивать на лаврах, а заставляет искать пути выхода, развивая и наполняя свои заложенные природой векторальные свойства, – заставляет действовать.
Сверхстресс
Таков системный механизм формирования стресса и его векторальные проявления. Но описанное выше явление долгого сна — это не стресс, это сверхстресс. Это когда давление ландшафта превосходит все возможные адаптивные свойства человеческого организма. Именно такое явление в системно-векторной психологии Юрия Бурлана носит название сверхстресса.
В жестких условия выживания наша векторальная программа с наработанной миллионами лет культурной надстройкой сбрасывается до животного уровня, и мы «возвращаемся» в первобытную пещеру, к своим истокам, к своему векторальному предку. Мы даем реакцию на сверхстресс соответственно своему стрессующему вектору уже без какой бы то ни было примеси культуры. И основная цель такого сброса в архетип нашего древнего предка единственная – физическое выживание.
Как вариант реакции векторального сенсора на сверхстресс – его полное отключение, если функционирование вектора представляет угрозу жизнедеятельности организма.
Именно так произошло и в моем случае. Глубокий многодневный сон — это способ влияния на сверхстресс моего психического.
Звуковое психическое особое – это абсолютная абстракция, внутренняя жизнь звукового сознания, абстрагированного от материального мира. Для звуковика реально существующая жизнь – это только область его мыслей, поиск смыслов. Звуковики нематериальны. Поэтому сверхстресс для звуковика, не держащегося за физическую жизнь, – это потеря целостности его сознания. Такая потеря и ощущается звуковиком как приближающееся сумасшествие.
Звуковая составляющая моего психического, не выдержав давления сверхстресса (как ощущение неминуемо подступающего сумасшествия на фоне невыносимо тяжелого переживания за жизнь ребенка), выбрала для сохранения своей целостности максимально действенный вариант. Она попросту выключила напряженный мыслительный процесс организма, сбросив организм в сон, то есть использовала сон как единственный действенный метод отключения сверхстрессующего звукового сознания.
Учитывая огромную силу стресса, на восстановление организма потребовалось две недели контролируемого моим психическим бессознательного сна.
Метод ухода от реальности в сон на пороге безумия, спровоцированного сверхстрессом, оказался для моего организма более чем действенным. И мое звуковое психическое именно так и усвоило этот положительный опыт — как наиболее действенный. Поэтому впоследствии оно не раз прибегало именно к нему, как к реакции звукового психического на сверхстресс.
Стоит отметить правды ради, что подобная реакция на сверхстресс не является обязательной. Виды подобных реакций в разных векторах индивидуальны и во многом зависят от развитости векторальных свойств человека, в данном случае рассматриваемых как стрессоустойчивость, то есть как способность организма «держать стресс». Но механизм формирования таких реакции всегда одинаков – это сверхмерное давление на векторальный сенсор и проявление такого воздействия.
Хочется подчеркнуть, что с началом прохождения тренинга и по сегодняшний день состояние «звукового сна» у меня наблюдалось в начале и лишь однажды, да и то кратковременно в сравнении с предыдущими случаями, в течение четырех дней. Хотя жизненные ситуации и в этот период бывали достаточно непростыми, разной степени сложности, в том числе и сверхстрессовые.
Облегчение состояния произошло по той причине, что получив знания по системно-векторной психологии, мы получаем возможность четко дифференцировать конкретные стрессовые факторы своего организма и, тем самым, научаемся избегать провоцирующие стрессовые ситуации заранее с помощью их прогнозирования. А, кроме того, изучая системно-векторную психологию Юрия Бурлана, мы, звуковики, наполняем ответами на вечные вопросы свое звуковое психическое, свой звуковой вектор. Что приводит к улучшению его состояния, то есть к повышению звуковой стрессоустойчивости, как и к повышению стрессоустойчивости всех остальных векторов организма, естественно следуя за их наполнением.
