19 июня 2019 13:06 Долгие годы многие западные эксперты предсказывали, что рано или поздно российская экономика рухнет из-за характерной для нее повальной коррупции и низкой эффективности. Они также отмечали чрезмерную зависимость от цен на энергоносители, старение населения и санкции, введенные против страны после аннексии Крыма (здесь и далее — терминология автора британской газеты Владислава Иноземцева. — Прим. «NOVOSTI-DNY.Ru» ) Владимиром Путиным в 2014 году. Но на самом деле я бы сказал, что гораздо точнее охарактеризовать экономику не столько как разваливающуюся, сколько как стабилизирующуюся, перед которой открывается перспектива не рецессии, а стагнации. Конечно, по мере того, как экономические результаты на 2018 год становятся очевидными (хотя официальный показатель роста ВВП в 2,3%, безусловно, завышен), можно видеть, что ситуация, по крайней мере, не ухудшается. Почему это так, несмотря на многолетний скептицизм? Я считаю, что есть несколько причин, которые необходимо проанализировать. Во-первых, сейчас российская экономика гораздо меньше зависит от энергетического сектора, чем раньше. В 2000-е годы около 70% совокупного роста ВВП приходилось на сектор услуг, особенно на отрасли, которые в 1990-е годы если и существовали, то были крайне слабо развиты, не говоря уже о 1980-х годах. Жилищное строительство, оптовая и розничная торговля, банковское и страховое дело, бытовые услуги, гостиницы и рестораны, мобильная связь и интернет-услуги — все это, условно говоря, процветало. Таким образом, кризис в России в 2008—2009 годы был тяжелым не только из-за падения цен на нефть, но и из-за того, что стал весьма насыщенным спрос на многие услуги (в России количество зарегистрированных сим-карт на тысячу человек сегодня самое высокое в Европе). При этом базовые отрасли интенсивно не развивались. Другими словами, у российской экономики просто не осталось (и не остается) достаточного пространства для дальнейшего быстрого роста. Но в то же время, если реальные располагаемые доходы не снижаются, она может держаться на плаву в течение многих лет без угрозы краха. Кстати, в последние годы показатель реальных располагаемых доходов населения снизился (на 10,7% по сравнению с 2013 годом), но даже это не привело к экономическому кризису. Во-вторых, следует учесть, что уровень благосостояния россиян в 2000-е и последующие годы поддерживался не только за счет поступления нефтедолларов (некоторые эксперты оценивают, что в период с 2000 по 2018 годы приток средств составил три триллиона долларов), но в большей степени и за счет отвлечения средств от капиталовложений в фонд потребления. Если в последние годы существования СССР страна выделяла на инвестиции в новые производства и инфраструктуру до 36% ВВП, то сейчас этот показатель составляет менее 18%. С 2000 года в стране построен только один новый пассажирский аэропорт, около 20 лет ведется строительство современной автомагистрали между Москвой и Санкт-Петербургом, а «скоростные» поезда по-прежнему ходят по старым рельсам. Пожалуй, ни в одной другой стране с сопоставимым уровнем доходов и качеством жизни нет такой слабой инфраструктуры, как в России. И на самом деле правительству можно не слишком беспокоиться об этом, ему достаточно лишь делать вид, что проблемы не существует, поскольку люди к ней уже почти привыкли. Ведь экономия в этой сфере означает, что правительство может использовать деньги для решения повседневных проблем, направлять средства в программы социального обеспечения и таким образом поддерживать экономику, даже если это и означает отсутствие внимания к своим давним проблемам. В-третьих, хотя нельзя гарантировать, что российская экономика сможет просуществовать десятилетия, не завися от доходов от продажи нефти и газа, все же за последние десятилетия в этой сфере многое изменилось. В частности, с 2014 года усиливаются две важнейшие тенденции. С одной стороны, российский продовольственный рынок оказался отрезанным от мирового из-за ограничений на импорт, введенных федеральными регуляторами. Это привело к фактическому исчезновению связи между обменным курсом и потребительскими ценами: в период с 2014 по 2017 годы доллар вырос по отношению к рублю на 52%, однако индекс потребительских цен (ИПЦ) вырос менее чем на 22%. С другой стороны, Банк России в ноябре 2014 года ввел плавающий курс рубля. Следствием этого является то, что если цена на нефть падает, то падает и рубль. А поскольку федеральный бюджет получает около 40% своих доходов от таможенных пошлин, номинированных либо в долларах, либо в евро, то он сейчас прекрасно застрахован от колебаний цен на нефть. Поскольку инфляция остается низкой, а спрос не имеет возможности расти, имеет значение рубль, а не деноминированная в долларах цена на нефть. И с 2014 года он не снижается, а последовательно растет. И это вполне нивелирует все внешние санкции, введенные в отношении России в последние годы. Четвертая причина сохраняющейся устойчивости страны связана с самими санкциями, которые часто находятся в центре дискуссий о состоянии российской экономики. Прежде всего, следует учитывать, что существующие ограничения касаются, в частности, высокотехнологичных отраслей: оборонной и аэрокосмической промышленности, производства и использования суперкомпьютеров, а также разведки нефтяных и газовых месторождений, которая требует западных технологий (особенно буровые работы в районах шельфовых и арктических месторождений). Эти санкции, безусловно, могут повлиять на долгосрочные перспективы российской экономики, но — что самое смешное — что в Кремле они никого на самом деле не волнуют. Несмотря на то, что ярые идеологи путинизма публикуют статьи, в которых заявляют, что режим будет процветать еще 100 лет, все государственные программы разрабатываются на ближайшую перспективу — на 5–10 лет. Более того (и это более важно), ни один из этих планов не был ни выполнен, ни даже доведен до конца: еще до того, как истекает срок выполнения одного плана, вводится перекрывающийся его новый план. По-моему, это, является самым главным объяснением того, почему российское правительство отрицает влияние западных санкций на отечественную экономику, и в каком-то смысле это обоснованно. Но у санкций есть еще один важный результат, на который мало кто из аналитиков обращает внимание, и это пятый фактор, который, на мой взгляд, мы должны учитывать, анализируя экономическую «стабильность» России. Более того, возможно, он — самый важный из всех. С тех пор как, начиная с 2014 года, российские деньги стали токсичными, вызывая подозрения и создавая проблемы, образ жизни богатых российских бизнесменов (иногда женщин, но в основном мужчин) резко изменился. Если посмотреть на отток капитала из России, то по меркам других стран он, конечно, остается высоким. Но сегодня это в основном отток средств, вложенных ранее представителями западного бизнеса или заработанных в стране старыми и солидными компаниями, которые все больше предпринимателей стремятся продать госкорпорациям. Деньги, которые были «нажиты» путем незаконного присвоения государственных средств или в результате банальной коррупции, теперь гораздо труднее забрать и спрятать за пределами страны. Поэтому все больше и больше людей, близких к верхушке российской элиты, либо используют свои деньги для возвращения на родину, либо (это касается тех, кто уже живет в России) инвестируют их там же по мере заработка. По-моему, сегодня в России чиновники начали в массовом порядке вкладывать свои (возможно, украденные) деньги в местные активы. Зачастую губернаторы и мэры контролируют значительную часть региональной экономики, особенно когда речь идет о земле и недвижимости. При этом руководители государственных корпораций соревнуются, приобретая наиболее дорогие квартиры. Более того, с тех пор как российская экономика стала в большей мере подконтрольной государству, а бюрократы стали богаче бизнесменов, «стремление на Запад», которое было распространено в 1990-е и 2000-е годы, уже не столь модно: новые «новые русские» не знакомы с глобальными реалиями и склонны инвестировать у себя в стране. Это имеет очевидные позитивные последствия для экономики в целом. Подводя итог, хотел бы сказать, что российская экономика действительно сейчас стабильна, хотя я бы добавил, что эта стабильность не имеет ничего общего с экономическим развитием. И если бы можно было объединить все вышеперечисленные факторы в одну основополагающую тенденцию, то она представляла бы собой следующее: как российские элиты, так и значительная часть российской общественности ощущают разочарование в глобальном мире. Согласно связанной с этим риторике, Россия является «осажденной крепостью». И, конечно же, президент Путин и его ближайшее окружение очень изощренно используют эту идею для того, чтобы заставить русских людей, к которым они относятся, словно к крепостным, принять нынешнюю реальность, не пытаясь ее изменить. И для того, чтобы убедить российскую элиту довольствоваться роскошной жизнью внутри страны, а не за ее пределами. Результатом всего этого, я бы сказал, является то, что если в 1990-е и 2000-е годы российская элита занималась разграблением страны, то сейчас ее общим занятием является разграбление народа. Таким образом, основной бизнес переключается с вывоза денег из страны на их массовое перераспределение внутри государственных границ. «Государство» становится противоположностью «массам», оно живет своей жизнью. И этим объясняется то, почему президент Путин одновременно повысил пенсионный возраст и увеличил десятки налогов и сборов в то время, когда федеральный бюджет имеет профицит 2,75 триллионов рублей (2,75% ВВП) по состоянию на 2018 год, что превышает даже уровни начала 2000-х годов. Это кажется мрачным, и во многом так оно и есть. Но, как ни парадоксально, благодаря этой тенденции российская экономика менее подвержена внешним потрясениям — что особенно странно, если учесть историю страны, где благосостояние народа и мощь государства зачастую были диаметрально противоположны.