✔ Стив Свердлоу: В Узбекистане — тяга к либерализации, в Таджикистане ее нет - «США»
ПОХОЖИЕ
Недавно вы после 7-летнего перерыва побывали в Ташкенте, где встречались с министром иностранных дел Абдулазизом Камиловым. Какие изменения вы отметили, и действительно ли на этой встрече шла речь об открытии офиса Human Rights Watch в Узбекистане?
Вопрос с офисом будет решаться поэтапно. Я не был в Узбекистане с конца 2010 года, когда нас вынудили закрыть офис. После этого Верховный суд Узбекистана ликвидировал нашу регистрацию. После избрания Шавката Мирзиёева президентом страны мы обратились к правительству, и в мае после визита Верховного комиссара ООН по правам человека принца Зейда Раад аль-Хусейна мы еще раз обратились к властям и получили обнадеживающий ответ. Наш визит в Ташкент стал результатом инициативы МИД Узбекистана, посчитавшего важным возобновить диалог между нашей организацией и правительством. Я с моим коллегой Хью Уилисоном находились в Узбекистане с 3 по 10 сентября. Встречались на самом высоком уровне в 14 ведомствах. Встречались и с гражданскими активистами, и с представителями НПО, и даже с политическими активистами, которые недавно вышли на свободу после длительного заключения. Неделя получилась насыщенной. Я получил визу на три месяца пребывания и думаю, что буду проводить в Узбекистане максимальное время. Мы очень надеемся возобновить деятельность в этой стране. Пользуясь мандатом, мы намерены собрать материал, встречаться с людьми, разбираться во всех происходящих изменениях. Темы, волнующие нас, важны — пытки политзаключенных, принудительный труд, религиозная свобода и права женщин.
Вы заметили какие-то изменения в Узбекистане, которые произошли за то время, пока вас там не было?
Да. Я ощутил политическую волю руководства признать недостатки, ошибки, проблемы, о которых я раньше никогда не слышал. В контексте Узбекистана, авторитарного государства, такая политическая воля — значительное явление. На каждой встрече представители власти признавали критическую роль, которую играет Human Rights Watch, т. е. с их стороны не было попытки дать понять нам, что нас пригласили, а мы должны поменять свой мандат и начать работать по-другому. Напротив, было признание, что времена изменились и есть место для критических голосов. Нас слушали, мы обсуждали острые темы, связанные с политзаключенными, пытками и принудительным трудом — это действительно важное начало. Мы признали, что видим в Узбекистане определенные перемены, которые можно назвать положительными. Во-первых, это освобождение из тюрем пяти или шести фигур — Мухаммеда Бекжанова, отбывавшего, пожалуй, самый длительный в мире срок заключения для журналиста, Самандара Куканова, Руслана Усманова, Мурода Раззакова и Эркина Мусаева. Human Rights Watch судьбу этих людей держал в фокусе внимания, мы много лет обращали внимание на это, пытаясь облегчить их участь. Их освобождение — это хороший шаг. Мы призывали власти Узбекистана продолжить тенденцию. В стране наблюдается также некоторое смягчение в области свободы выражения мысли. Появились политические ток-шоу, появились более-менее свободные газеты. Предпринята попытка сократить дистанцию между властью и народом. Были открыты общественные приемные при президенте и чиновников, и, как говорят рядовые граждане, проблемы решаются, может, не самые острые проблемы, но народ стал чувствовать какую-то помощь властей, люди ощущают, что правительство стало нести больше ответственности перед ними. Мы слышали это даже от самых ярых критиков режима. И заслуга в этом нового президента — он требует от чиновников быть доступными для народа путем личного приема, общения через соцсети и т. п. Это, конечно, новшество.
Вы сказали, что беседовали на самые сложные темы. Представители власти признали, что в тюрьмах невыносимое положение?
Некоторые чиновники признают, некоторые — нет. У нас состоялись встречи в силовых структурах, и я даже удивлялся, как визави спокойно обсуждали со мной болезненные темы, как принимали мои заявления, звучавшие с точки зрения правозащитной организации, или объяснения, почему ряд заключенных мы считаем политическими.
Они признают наличие в Узбекистане политзаключенных?
Открытого признания пока нет. Но зреет понимание, что по гуманитарным соображениям они должны выпускать людей на свободу. Это было сказано не только на наших встречах, но и звучало в выступлении министра иностранных дел Абдулазиза Камилова в июле, когда он был в Брюсселе, и в прямом эфире национального телевидения. Я думаю, что на своем языке они начали говорить о многих вещах, о которых говорим мы. Мне кажется, что они признали нашу — Human Rights Watch — роль. Нас, например, повели на встречу с представителями негосударственных организаций, которые имеют государственную аккредитацию, и предоставили возможность говорить свободно. И мы говорили про Андижан, про пытки, про политзаключенных. Еще год назад такое и представить было невозможно. Но с другой стороны, пытки все еще применяются систематически, тысячи людей находятся в тюрьмах по политически мотивированным причинам и по религиозным обвинениям, по-прежнему в ходу принудительный труд на полях. Мы беседовали об этом в правительстве и поняли, что у властей Узбекистана есть политическая воля и желание избавиться от этих советских пережитков. При этом власть пока не приемлет работу общественных активистов, которые мониторят нарушения прав человека. Мы призвали обеспечить условия для деятельности критических голосов и активистов. Мы говорили о необходимости регистрации неправительственных организаций. Мы говорили об ограничении деятельности журналистов. Мы говорили, что нужно приглашать работать не только Human Rights Watch, но и Freedom House, «Радио Свобода». Узбекистан впервые за многие годы посетил журналист Wall Street Journal, открывается офис BBC. Это хорошо, но есть еще «Голос Америки» и «Дойче велле». Это все важно. Мы намерены поддерживать процесс либерализации, который затеяли власти Узбекистана, но не забывая о плачевном положении в тюрьмах, о политических активистах, остающихся в заключении. Я встречался с женой находящегося за решеткой каракалпакского журналиста Салиджона Абдурахмана, который писал о коррупции, раскрывал факты, очень не удобные для властей. Амнистия его обходит стороной, хотя он должен подпадать под нее. Мы поднимали дело правозащитника Азама Фармонова, который подвергался пыткам и сидит в Джаслыке — это тюрьма, которая ассоциируется с самыми лютыми порядками. Мы предлагали властям закрыть Джаслык. Я думаю, что не все наши предложения понравились, мы все еще говорим на разных языках. Но я возвращаюсь в Узбекистан с намерением предоставить достоверную информацию, которая пойдет на пользу и властям этой страны и гражданским активистам.
В Узбекистане, будем надеяться, вас услышали. Как обстоят дела в других странах Центральной Азии, например в Таджикистане?
Свяжу эти две темы. Мне кажется, что инициатива президента Шавката Мирзиёева дать пространство для критических голосов, полезна и для соседнего Таджикистана. Происходящее в этой стране не может не вызывать озабоченность. Ситуация в Таджикистане очень нестабильная. За последние два года за решеткой оказалось очень много активистов. В этой стране более 200 политзаключенных, и среди них, как минимум, три независимых адвоката. Журналисты массово покидают страну. Были закрыт издания «Нигох» и «Таджньюс». В Таджикистане осуществляется давление на родственников диссидентов, критиков и оппонентов власти — об этом мы говорили на уровне ОБСЕ: совершенно невинные люди только из-за того что их родственники находятся за пределами Таджикистана оказываются репрессированными — устраиваются некие «народные суды», отбирается имущество, паспорта, их вносят в «черные списки», они не могут выехать из страны. Дискредитируются даже их дети. В тюрьмах — пытки и насилие. Все очень скверно. При этом гражданское общество Таджикистана по сравнению с Узбекистаном очень грамотное, очень сильное. В этой стране до недавнего времени официально, легально функционировала Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). И это, скажем так, было достоянием всего СНГ, опровергающим тезис о несовместимости ислама и демократии. Теперь партия разгромлена, запрещена властями, и боюсь, что реально экстремистские силы в отсутствии ПИВТ становятся сильнее. Таджикская молодежь, в том числе находящаяся на заработках в России, радикализуется, поскольку нет других голосов, за которыми можно было идти. Власти должны осознать, что очень важно иметь оппозицию, которая будет указывать на ошибки властей и тем самым способствовать улучшению ситуации. А в Таджикистане действительно ситуация тяжелая, экономический упадок, это самая бедная страна в СНГ. И поэтому есть много вопросов которые надо решать, и мы хотим оказать содействие в этом.
Мы попытались поднять ряд острых вопросов, но услышали ли нас власти Таджикистана — неизвестно. Human Rights Watch в сентября удалось добиться встреч с представителями правительства, только у меня состоялись встречи в семи госведомствах. Мы все время напоминаем Душанбе, что Human Rights Watch не желает ударить или оказать ненужное давление на власть. Мы пытаемся лишь проинформировать власть, чтобы она поняла свои обязательства. И нам надо вместе с ОБСЕ остановить негативную практику давления на родственников и, конечно, добиться освобождения мирных активистов из тюрьмы и решения других острых проблем.
Центральноазиатская редакция «NOVOSTI-DNY.Ru»
