✔ «Валдайский» самообман: нужны ли России буферные зоны и союзники? - «США»
ПОХОЖИЕ
Содержательно доклад Сушенцова и Силаева затрагивает лишь проблемы военно-политических союзов, не входя в область экономической интеграции. В этом отношении доклад имеет отчетливую логику. Сначала авторы доклада придумывают «геополитику» для описания внешнеполитической ситуации вокруг России со ссылкой на один авторитет. Потом под эту геополитику обосновывают внешнюю политику самоизоляции России, доказывая, что военные союзники не нужны России, поскольку все и так блестяще. Далее разберемся по всей этой конструкции по ее отдельным элементам.
«Валдайская» концепция «фронтира». Сушенцов в своей теории о геополитическом положении России продвигает концепцию «геополитического фронтира», под которым он понимает «подвижную и широкую пограничную линию». Здесь нам совсем не понятно, зачем для описания хорошо известного явления, известного раньше как «буфер» или «буферная территория», потребовалось американизированное понятие «фронтир»? Напомним, что под «фронтиром» в США понимается зона освоения Дикого Запада, которая постепенно расширялась и перемещалась на запад вплоть до Тихоокеанского побережья. Россия в своей истории знала нечто подобное американскому фронтиру — это «Дикое поле», позднее ставшее Новороссией, и Сибирь ХVI—ХVII веков. Конечно, если смотреть с точки зрения современных США и европейцев, то всю территорию бывшей Российской империи и теперешней Российской Федерации — т. н. «Северной Азии» — в их глазах, можно представить «фронтиром», т. е. «осваиваемой» глобалистами территорией, а ее население — аборигенами. Только с этой точки зрения используемый Сушенцовым термин «фронтир» крайне неудачен. Но не только.
Далее выясняется, что «фронтир» в представлениях Сушенцова — это даже не территории, а конкретные отношения. Вот, например, читаем в рассматриваемом докладе: «Москва и Пекин подкрепляют свое сотрудничество взаимными мерами доверия в военной сфере и предоставлением гарантий безопасности буферным государствам Центральной Азии. В совокупности это привело к тому, что Россию и Китай не разделяет геополитический фронтир, как это происходит в Восточной Европе между Россией и НАТО». Получается, что «фронтир» — это не пограничное пространство, а характер межгосударственных отношений. В этом видится главная порочность концепции «фронтира» Сушенцова. По Сушенцову: отношения между державами хорошие — «фронтира» нет, плохие — есть. А между тем, буфер, в прочем, как и настоящий фронтир — это прежде все не отношения, а некое физическое пространство, имеющее геополитическое, военное, экономическое, коммуникационное, культурное и пр. значения. При любом качестве межгосударственных отношений буфер все-равно остается. За буфер надо бороться.
Конкретно описанные выше Сушенцовым и Силаевым российско-китайские отношения не означают, что между КНР и РФ вовсе не существует некоей территории соперничества. Частично она уже вынесена во внутренние пределы РФ в Сибири и Дальнем Востоке — российских колониях в классическом смысле понимания этого слова. С географической точки зрения, конечно, Среднюю Азию трудно описывать, как «буфер», поскольку РФ и КНР имеют протяженную межгосударственную границу, и Средняя Азия целиком находится несколько вне линии их соприкосновения. Просто на прежде принадлежавший Российской империи и СССР регион Средней Азии китайцы осуществляют собственное геополитическое проецирование иными способами, чем США и ЕС. В качестве буфера между РФ и КНР можно определить разве, что Монголию, на что на презентации доклада и указал участвовавший в обсуждении старший научный сотрудник НИУ ВШЭ, Василий Кашин. Однако здесь следует добавить, что Россия в 1991—1992 годах утратила контроль за этим буфером.
Геополитическая маниловщина от Сушенцова. В докладе он утверждает о ситуации момента: «У многих постсоветских проблем безопасности пропало геополитическое измерение — они больше не обременены российско-западным противостоянием». (Так!) Таким образом, состояние «фронтира» исчезает на европейском театре военных действий. Если «геополитический фронтир» Российской Федерации — это отношения, а не конкретные пространства, то «фронтир» можно перемещать и даже в другое полушарие, — утверждает Сушенцов. В частности, он пишет: «Если отношения России и Запада в последние десятилетия представить в категории фронтира как подвижной и широкой пограничной линии, то этот фронтир за десятилетие сдвинулся дальше от российских границ». (Так!) Оказывается, теперь фронт противостояния с Западом у России протекает дальше от ее границ — по утверждению Сушенцова, на Ближнем Востоке, на Балканах (!) и во внутренней политике (!) США и стран ЕС. Ну, и где тогда в последнем случае пророссийские партии в США и странах ЕС? Или же все, в действительности, решают могущественные российские хакеры? На практике же мы наблюдаем, что США и ЕС в 2014 году захватили Украину, политическая ориентация Грузии и Молдовы не изменилась в лучшую сторону, Белоруссия (и Армения в еще больше степени) демонстрирует интерес к «многовекторности» в то время, как Лукашенко утверждает, что «братская Украина» воюет с Россией за независимость, а главное направление борьбы Минска за независимость с Россией проходит через экономику. Таким образом, на практике идет не удаление «фронтира», а ликвидация геополитическими противниками России ее буфера с европейского направления. В результате подобных действий Россия лишается стратегической глубины на европейском театре военных действий.
Не видя происходящего в упор, Сушенцов, тем не менее, даже мечтает, заглядывая очень далеко в самую даль: «Можно представить себе ситуацию, в которой давление Запада на интересы России в Восточной Европе возобновится и даже усугубится, а требования Москвы о создании системы коллективной безопасности в Европе будут проигнорированы. В этом случае Москва будет вынуждена вернуть реализм в американские оценки проверенными способами — перенеся геополитический фронтир в Западное полушарие, подальше от „своих ворот“. Создание военной базы в Венесуэле или на Кубе, участие в политической жизни Панамы или Мексики, поощрение формирования антиамериканских коалиций в Латинской Америке — несомненно, вынужденный, но на горизонте 2040–2050-х годов единственно эффективный путь снижения американского давления на Россию в Европе». Вот такая фантастика. А ресурсы для этого где, а флот где и где сейчас та самая потенциально союзная Венесуэла? И потом ведь надо понимать, что Куба для СССР была редкостной фантастической удачей. Это был Случай с большой буквы, и после предательства Кубы в начале 1990-х годов больше подобных возможностей в Латинской Америке судьба РФ не подарит.
Вот другой пример маниловщины от Сушенцова. Он утверждает, что РФ удалось остановить экспансию НАТО, и, по его мнению, Грузия и Украина имеют отрицательную ценность для НАТО. Т. е. то, что НАТО приобрело при оформлении потеряет ценность. Это похоже на известную логику лисы и винограда. Сушенцов не хочет понимать, что и Грузия, и Украина ценны для НАТО (читай США) как раз отсутствием определенных обязательств перед этими «нациями». Это позволяет «тратить» их без всякого вреда себе на провокации с тяжелыми последствиями для РФ. Фактически, НАТО уже контролирует эти территории политически и присутствует на них в военном отношении. Со стратегической точки зрения, даже текущий неформальный контроль НАТО над Грузией весьма ограничивает российские возможности в Закавказье, в частности, по связи с Арменией. В докладе Сушенцов утверждает, что Грузия находится «в весьма уязвимом положении в случае опасности». Однако здесь он как бы забывает, что Грузия имеет границу с Турцией — членом НАТО и открытый морской порт на Черном море — Батуми, имеющий морскую коммуникационную линию с турецким Трабзоном и Дарданеллами.
А вот, как Сушенцов описывает ситуацию относительно союзнических обязательств России в отношении Армении. «Однако она [Россия] будет избегать положения, когда, к примеру, в коалиции против нее [Армении] окажется Азербайджан с одним или несколькими соседними государствами». Т. е., объясняет Сушенцов, если против Армении выступит Азербайджан в союзе с Турцией, то Россия «будет избегать», иными словами — «убегать». Спрашивается: чего стоит подобный союз в версии Сушенцова с Россией для Армении?
В отношение Украины Сушенцов утверждает, что «отход украинского кризиса на второй план международной повестки дня, перенос фронта борьбы между Россией и Западом дальше от постсоветского пространства оставляют странам пограничья возможность наконец сосредоточиться на внутренних делах». Разве это серьезно?
Сушенцов в докладе утверждает: «Россия не пытается включить в свой состав или в жесткую сферу влияния лимитрофные территории и склонна принять как данность их идентификационную текучесть». Украина, таким образом, отнесена в категорию «лимитрофов». Следовательно, в логике Сушенцова, США и Европа готовы устанавливать свой контроль над «лимитрофами», превращая их в свои «сателлиты», а Россия — нет. Россия согласна, а США и ЕС не согласны принять как данность их идентификационную текучесть и готовы трудиться над конструированием нужной им идентичности. Следовательно, отказываясь от контроля за «лимитрофами», Россия отказывается и от поддержания единого народнохозяйственного комплекса, общего культурного наследия и помощи соотечественникам и союзникам.
А вот оценка Сушенцовым военно-стратегического значения Прибалтики: «Россия не допустит военного вторжения на свою территорию. Превращение той или иной лимитрофной территории в плацдарм для возможного вторжения неприемлемо и будет предотвращаться всеми доступными средствами. [так!] Собственно, именно такова логика противодействия расширению НАТО на постсоветском пространстве. В такой логике может быть истолковано и различие в подходах к странам Прибалтики, с одной стороны, и Грузии и Украине — с другой. Эстония, Латвия и Литва в силу своего географического положения не могут выступать в качестве плацдарма, Грузия и Украина — могут». Возникает законный вопрос: почему Прибалтика не может выступать в качестве «плацдарма», если, например, в эпоху шведского владычества как раз в силу этого самого своего «географического положения» она могла выступать? Достаточно, например, вспомнить знаменитый эпизод с Карлом ХII под Нарвой в 1700 году. Что изменилось с того времени?
А вот как Сушенцов описывает «колебания» «вектора» президента Белоруссии Лукашенко. Он признается, что «Минск сделал противостояние между Россией и Западом на постсоветском пространстве источником силы и средством извлечения политических и иных преимуществ». Но далее, объясняет Сушенцов, «трудность для российско-белорусского союза сейчас заключается в том, что расширение НАТО остановлено». Оказывается, отстраненность Лукашенко от России, связана с политической победой России над НАТО! Совсем смешно.
А вот другой пример маниловщины от Сушенцова — на этот раз по Балканам: «Не исключено, что в обозримой перспективе этот процесс [текущего сотрудничества] приведет к получению Белградом неформальных гарантий безопасности со стороны России и де-факто сделает Сербию участником системы коллективной безопасности ОДКБ». Т. е. «неформальные гарантии» сделают членом ОДКБ! Хочется спросить Сушенцова: разве сербы могут удовлетвориться «неформальными гарантиями» России после того, что с ними было проделано после 1992 года? Ведь «неформальные гарантии» означает известное: «мы вам ничего не обещали». Зачем сербам нужно менять вполне конкретную и хлебную европейскую перспективу на «неформальные гарантии» России?
Блестящая изоляция России по-валдайски. В конечном счете авторы доклада «Союзники России и геополитический фронтир в Евразии» Сушенцов и Силаев вынуждены признать, что у России в сложившейся внешнеполитической ситуации нет союзников. Но не беда, утверждает Силаев, поскольку де это соответствует современным трендам. В отношение организации союзов, утверждает он, действуют новая логика — логика ХХI века. Постоянные военно-политические союзы теряют в ней свое значение, становятся своего рода реалией вчерашнего дня. На первое же место выходят «ситуативные союзы», заключаемых ad hoc, т. е. по случаю. Силаев с связи с подобным явлением называет «проектность» ключевой характеристикой современного мира, проявляемую и в области международных отношений. Силаеву, например, очень понравился один афоризм министра обороны США Дональда Рамсфельда: «Не коалиция определяет миссию, а миссия определяет коалицию», что, по его мнению, «обозначает торжество проектной логики в деле войны и дипломатии».
Хорошо, но разве раньше было не так? Это когда военные конфликты и военные коалиции планировались вне этой самой пресловутой «проектности»? В эпоху неандертальцев? Чего тут оригинального! У наших «валдайцев» просто все очень плохо с логикой, а еще больше — со знанием истории. Ведь легко заметить, что «конкретная проектность» и «коалиции по случаю» — это самая распространенная форма военно-политических союзов в истории человечества. Ничего оригинального в этом отношении ХХI век как раз не несет. На фоне подобных «коалиций по случаю» продолжительные по времени и устойчивые союзы являются скорее исключениями. Правда, их примеры известны еще со времен Античности — это Афинский морской союз и противостоящий ему Пелопонесский союз, возглавляемая Римом италийская федерация и т. д. В современную эпоху устойчивые военно-политические союзы с фиксированными обязательствами возникли в эпоху борьбы за европейскую гегемонию и мировое господство. Первый известный пример — это Антанта и Тройственный союз. НАТО вышло именно из этой эпохи. То, что Силаев называет «традиционными блоками» как раз и «нетрадиционны» для всей общей военно-политической истории.
Подобное обстоятельство легко можно определить на примере России. С момента ее создания во второй половине ХV века Россия участвовала в большом числе военных коалиций, заключенных, как выражается Силаев, как раз по принципу ad hoc. Собственно знакомство России с Европой в конце ХV века началось с поиска союзников для войны с Литвой и Польшей. Другой пример: из 12 русско-турецких войн Россия в четырех войнах участвовала в ситуационных коалициях. Хороший пример коалиции ad hoc с участием России — это Северная война. Даже в случае с Наполеоном и революционной Франции все коалиции против нее были ситуативными, правда с единственным постоянным и самым заинтересованным участником — Великобританией. Напомним, что всего было семь коалиций против Франции и Наполеона, из которых Россия участвовала военными силами в пяти.
В большинстве эпох Россия действовала во внешних конфликтах, имея ситуативных союзников. Россия до конца ХIХ века не состояла ни в каких продолжительных военных союзах. А членство в постоянном военно-политическом союзе — Антанте, в конечном итоге, и погубило ее. Однако вполне себе типичный «ситуативный союз» — Антигитлеровская коалиция пошел ей вполне на пользу.
Про современное состояние дел Сушенцов утверждает: «У России немного военных союзников». Не проще бы было сразу же честно сказать, что в сложившейся ситуации у России нет союзников с четкими военными и политическими обязательствами по отношению к ней. Что касается ОДКБ, справедливо замечает Сушенцов, то «обязательства в рамках ОДКБ заметно мягче аналогичных обязательств в рамках НАТО». По сути, ОДКБ это институциональная база для сотрудничества в военной области и контртеррористической деятельности. В рамках ОДКБ у России имеются военно-политические партнеры на европейском театре (Беларусь) в Средней Азии и в Закавказье, но сами эти партнеры разделяют с ней ответственность только за регион, в котором находятся. Главное свойство ОДКБ — это асимметрия. Однако разность потенциалов между союзниками по ОДКБ в пользу России компенсируется отсутствием российской гегемонии на постсоветском пространстве. Эти страны рассматривают ОДКБ, как обязательство РФ защищать их от смены режима, пока они не договорятся о собственных гарантиях с американцами и европейцами. Не трудно заметить, что ситуация украинского кризиса не выявила в составе ОДКБ для России политического аспекта союзничества, в то время, как система постоянных союзов США пока сработала нужным образом по части санкций и изоляции России. На этом фоне Сущенцов задается вопросом: «Действует ли союз между Соединенными Штатами и арабскими монархиями Персидского залива? Порой это сомнительно». Очень даже действует, заметим мы, и работает на двусторонней основе на основании двух типов договоров о военном сотрудничестве. Достаточно посмотреть на американские базы в регионе и на их потенциал практического проецирования силы, как было продемонстрировано в случае с Ираком и Афганистаном, или теперь с ИГИЛ.
Но сами авторы доклада утверждают: постоянные союзы США — это так несовременно, так не отвечает тренду эпохи. Ведь, оказывается, «крупные страны, обладающие большим военно-политическим потенциалом, начинают тяготиться союзничеством». Так, например, по Сушенцову, размещение войск НАТО в Прибалтике означает, «что сами по себе гарантии безопасности, предоставленные членам альянса, недостаточны». Однако на практике случившееся, скорее, следует рассматривать в контексте продвижения НАТО на Восток. Мнимая «недостаточность» была использована как повод для важной военной акции.
После всех рассуждений о современных трендах в союзничестве авторы рассматриваемого доклада все-таки вынуждены признать, что в ситуации нынешнего кризиса у России нет союзников. Но далее в известной логике вольтеровского Кандида подобная ситуация — это как раз самый идеальный из миров для России. На грани абсурда и цинизма Сушенцов называет нынешнее сложившееся внешнеполитическое состояние России «блестящей изоляцией», т. е. использует термин, применявшийся к викторианской Британии, имевшей: а) островное положение, б) огромные колониальные владения, в) сильнейший в мире военно-морской флот, а главное — е) и далее по всему алфавиту — очевидное для всех промышленное и финансовое превосходство. Где все это у современной Российской Федерации? — хочется спросить у Сущенцова. Но чтобы мнимо сравняться с Великобританией эпохи «блестящей изоляции», авторы доклада «Союзники России и геополитический фронтир в Евразии» объявляют Россию «островом», использовав известную геополитическую концепцию Вадима Цымбурского 1993 года. В рассматриваемом докладе утверждается: «Существующая система союзов [т. е. фактическое их отсутствие] адекватна „островному“ геополитическому характеру России». Но ведь концепция Вадима Цымбурского «Остров Россия» хороша для статичной ситуации, когда все внешние игроки предоставили ее собственной участи. И потом, надо же понимать, что в концепции Цымбурского «остров Россия» — это лишь образ. Ведь, чтобы обезопасить «остров», надо иметь «флот». На практике «остров» — это когда вокруг море, т. е. природная среда, а мы имеем сейчас вовсе не «проливы», по терминологии Цымбурского, а обычные сухопутные коридоры, разделенные Пинскими болотами, посредством которых наш исконный геополитический противник ведет наступление и уже захватил территорию. В подобной ситуации представлять себя «островом» — это значит тешить себя иллюзиями. Слабости современной Российской Федерации — это внутренняя культурная, социальная, этническая и прочая разделенность, имитационный режим, неэффективное управление и еще более неэффективная бюрократия, сомнительный потенциал военной безопасности. Разумеется, в общем плане отсутствие у России системы постоянного союза само по себе не страшно. В подобном состоянии она пребывала большую часть своей истории. Но в нашей конкретной ситуации опасно другое — против РФ выступает консолидированный Запад, чего еще не было в российской истории на европейском направлении.
Заключение. Подводя итоги, следует заметить: трудно определить в очередном докладе «валдайцев» ту грань, где самообман авторов переходит в прямой обман читателей. Содержательно доклад идет по схожему сценарию с принципом «акына»: что вижу — то пою, точнее — «воспеваю». Но последнее должно быть чуждо моменту. В содержательном плане — это один из самых удручающих докладов этой организации. Задаешься вопросом: каков должен быть интеллектуальный уровень российской дипломатии, если сотрудники МГИМО публично представляют подобного уровня поделки общественности?
Поэтому единственным светлым моментом дискуссии вокруг рассматриваемого валдайского доклада стала единственная реплика старшего научного сотрудника Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ Василия Кашина: «Мы должны решить, ведем мы борьбу или пытаемся стабилизировать отношения на каком-то уровне… Активная борьба не выигрывается обороной. Необходимо наступать. Отвлекать силы и наносить удары по оппонентам. Более слабая сторона должна атаковать и менять свои подходы». Таким образом, основной вопрос момента — это не проблема военных союзников, каковых нет, а постановка вопроса: может ли Россия стабилизировать свои отношения со своими противниками или они — отношения и дальше будут развиваться по логике борьбы, устанавливаемой этими самыми противниками.
Дмитрий Семушин, редактор Европейской редакции «NOVOSTI-DNY.Ru»
(1) Силаев Николай, Сушенцов Андрей. Союзники России и геополитический фронтир в Евразии // http://www.globalaffairs.ru/valday/Soyuzniki-Rossii-i-geopoliticheskii-frontir-v-Evrazii-18 717
